Я сидел один в тёмном салоне машины, и глаза упирались в лобовое стекло, за которым виднелся тупик лесной просеки, где тянулись блестящие рельсы, освещённые придорожными фонарями, и в голове вдруг яркой вспышкой молнии промелькнула ужасная картина: я стою на шпалах и ору благим матом:
— А-а-а-а-а-а-а!!!
Я быстро зажёг свет и проскользил взглядом до панели приборного щитка, где лежали документы, бумаги, справки и фотографии.
Непослушная рука потянулась туда, и пальцы как палочки настройщика рояля суматошно запрыгали, я с горем пополам схватил фотографии отца и мамы, попытался посмотреть на милые и далёкие мне лица, но сильный психоз и сумасшедшая тряска всего тела не давали держать фото и заставили вернуть их обратно на приборный щиток.
Я сильно выдохнул и решительно взялся за ключ зажиганья, хотел повернуть, но рука бешено рванулась вправо-влево, а ноги до того невпопад запрыгали по педалям, что я просто-напросто испугался и снова откинулся на спинку сиденья.
Передняя дверь неожиданно открылась, и в салон заглянула Наталья, прижимая к себе большой бумажный пакет.
— Это… ты? . . — прошептали мои губы.
— Я, кто же ещё, — тихо ответила она и осторожно опустилась на соседнее сиденье.
— Мне почудилось, что прошла целая вечность…
— Неправда, я очень быстро вернулась, магазин здесь рядом на дороге.
— Купила? . .
— Купила, а ты пробовал?
Я тупо уставился на ключ зажиганья и протянул вперёд руки, их било мелкой дрожью.
— Пробовал, только сейчас… Видишь? . . Всё тоже…
— Ещё бы, — вздохнула Наталья и бережно, будто ребёнку, опустила мои руки и даже погладила их. — Это настоящий стресс, Костик, можно просто умом рехнуться от этого САПСАНА, который летит на тебя: ой, обалдеть: ты больше так не делай, это очень опасно:
Я грустно хмыкнул, оценив её горький юмор по поводу "опасно".
— Поцелуй меня, спаситель мой… — попросил я.
Наталья приблизилась и нежно поцеловала в щёку, потом второй, а потом и третий раз.
И вдруг где-то впереди, совсем недалеко от машины с невероятным железным грохотом промчалась по путям свистящая электричка.
Я дёрнулся и шарахнулся к Наталье.
— Тихо-тихо, — успокоила она, обняв мою голову. — Крепись, Костик, крепись, тебе просто нельзя видеть эти гадкие рельсы, эти противные поезда, и мы больше ни секунды не должны здесь оставаться, мы же не станем ночевать в лесу, Костик?
— Не станем… я сейчас соберусь, заведу машину, и поедем… мы с тобой спокойно поедем… мне только обязательно надо выпить граммов сто…
— Давай, — с готовностью сказала Наталья и полезла в бумажный пакет, вынимая бутылку водки и апельсин. — Я всё принесла, держи, — и сунула мне в руку пластмассовый стакан. — А сто граммов ни много будет? — с опаской спросила она.
— В самый раз, чтобы убить нервы и прекратилась дрожь… ты не веришь? . .
— Верю, милый, верю. Главное, чтобы помогло, — она мгновенно очистила апельсин, разломив сочные дольки, и открыла бутылку водки. — Наливать?
— Да…
— Вот, готово, пей.
Моя рука предательски тряслась, и Наталья быстро помогла, направив стакан к моим губам.
Я разом выпил, закинул в рот три дольки апельсина и стал усиленно жевать, а потом проглотил.
— Двухминутная готовность… — облегчённо сказал я.
— Конечно-конечно. Ну как, лучше?
— Лучше… — я кивнул на приборный щиток и попросил. — Положи мне в карман документы и фото…
Она аккуратно собрала архив, завернула в целлофановый пакет и положила в карман моей куртки.
— Вот что, спаситель мой… — сказал я, — пока идёт время, пожалуйста, набери мой домашний телефон… если кто ответит, значит, они освободились и живы, чёрт бы их побрал…
— Хорошо-хорошо, я сделаю всё, как ты просишь, только соберись и заведи машину, — она вынула мобильник, набрала номер и стала ждать гудка.
Я повернулся и с надеждой посмотрел на неё, она быстро поднесла телефон к моему уху, и раздался пьяный голос Юрия Семёныча:
— Алле! Алле! Кто там звенит ко мне?! Кто звенит, я спрашую?!
Я махнул рукой, и Наталья резко дала отбой.
— ОН подошёл… — объяснил я и щёлкнул себя по горлу, — уже празднует, значит, каким-то образом достал нож… А ну-ка, плесни ещё тридцать граммов… плесни-плесни, не бойся…
— Может хватит? Может когда приедем?
— Не ссорься, я чувствую силы. Мы же в Центр не поедем, где на каждом шагу светофоры и милиция, мы глухими закоулками доберёмся до окружной, а там — на Калужское направленье, и полный порядок.
— Ой, Костик, как будто на окружной нет милиции, да?
— Там реже, и вообще они смотрят на грузовой транспорт, плесни-плесни.
Она вздохнула и медленно, чтобы не перелить ни грамма, накапала в стакан водки. Я теперь послушными руками, совершенно самостоятельно выпил ещё пятьдесят граммов и закусил оставшимся апельсином. И вся моя нервная система до мельчайших окончаний наконец-то ощутила бодрящий кураж, постепенно приходящий на смену страшному холодному стрессу.
Рука уверенно потянулась вперёд, быстро повернула ключ зажиганья, нога точно попала на сцепленье, руль плавно поддался вправо, и машина двинулась к шоссе.
— С Богом, — прошептала Наталья.
Я промолчал и был уже мысленно далеко в пути…
Мы лежали с Натальей на широкой дачной пастели, и два тусклых торшера освещали наши бледные обнажённые тела, летавшие где-то в заоблачной выси сказочно-блаженного сладострастия.
Сквозь прозрачные тюлевые шторы с величайшей завистью глазела в комнату притихшая ночь — такую прекрасную и долгую любовь она вряд ли наблюдала в каких-нибудь других людских окнах.
"Сплетенье рук, сплетенье ног и тел сплетенье" красиво виднелось в настенных зеркалах, которые от пола до потолка окружали всю комнату. Такова была прихоть моей бывшей девушки Ольги — именно так назеркалить Комнату Любви, чтобы тысяча отражений во время секса возбуждали тебя в тысячу раз сильнее, и мы с Натальей, невольно озираясь по сторонам, загорались и бушевали с новыми силами.
На журнальном столе у самого края нашего ложа возвышалась большая бутылка коньяка в виде старой причудливой башни, а рядом с ней — две хрустальные рюмки и блюдце с пышной гроздью чёрного винограда.
Я мягко поцеловал Наталью в маленькие соски упругой груди, осторожно откинулся в сторону и с великим наслаждением выдохнул.
Наталья — счастливей всех счастливых — продолжала тихонько и нежно постанывать в лёгком забытье, а потом повернулась ко мне, обняла и уткнулась губами в моё плечо.
— Дурачок, — проговорила она, приоткрыв глаза, — мы с тобой только жить начинаем, а ты на тот свет собрался.
— Перестань:
— Не перестану. Они довели тебя до такого предела, что хоть под поезд бросайся, тебя бы со мной уже не было: ой-ой: — и она захныкала.
— Тихо-тихо: — я коснулся губами до её виска, — разве нам сейчас нехорошо? . .
— Очень хорошо, милый, очень, но если вспомнить:
— Лучше не вспоминать:
— Пока не могу, перед глазами летящая громада и ты на рельсах: как же так, Костик? . .
— Да так: до того всё противно стало, ты себе представить не можешь, это необъяснимо: отец — вдруг не мой отец, Ольга — вдруг не моя Ольга… чёрти что, а не жизнь: в голове было страшное помутненье и возникло желанье куда-то кинуться:
— Ни куда-то, а под поезд: какой кошмар:
— Скорей всего — в тот момент я просто-напросто помешался умом: мне трудно осознать:
— А тебе не хотелось убежать с путей, когда САПСАН летел на тебя?
— Хотелось: я точно помню — хотелось, а ноги словно прилипли к шпалам, и страху было уже предостаточно, уже хватит его, уже выше головы, но я не мог убежать:
— Этот гадкий САПСАН заворожил тебя, притянул как магнит, я читала: такое часто случается в пограничных ситуациях.
— Всё, я больше об этом ни слова: Слышишь? . . Ни слова:
— Хорошо-хорошо, милый, больше не будем, — и Наталья поцеловала меня в подбородок, — а вот скажи мне, что ты запомнил несколько минут назад, когда мы были так долго близки?
— Запомнил: твои чудесные губы, твои ласкающие руки, твоё горячее тело, оно как бурлящая морская волна бросала меня к пушистым облакам и снова ловила в свои объятья — вверх-вниз, вверх-вниз…
— Спасибо, милый Костик, мне так никто и никогда не говорил.
— Серьёзно? . . А тот парень в девятом классе? . .
— Ой, о чём ты? Он всегда как угорелый вскакивал с постели, смотрел на часы и кричал, что опоздал на секцию футбола.
— Нормальный мальчишка, шизанутый на спорте:
— Да Бог с ним.
— Да чёрт с ним…
— Костик.
— Что? . .
— А ты ведь безумно устал ото всей этой Ольгиной мерзости, тебе надо серьёзно отдохнуть, и твой вечный отдых теперь — я.
— Ладно, мой милый спаситель: буду отдыхать только с тобой и заброшу все плохие мысли:
— Правильно, только давай поставим все точки над i, а то некоторые вопросы очень противно зависают между нами, и хотелось бы освободиться от них.
— Какие вопросы? . .
— А вот, например: тебе интересно знать, от кого я услышала про Ольгины похождения? Она же мне не сама рассказала, я тебе говорила, помнишь?
Я спокойно ответил, поцеловав её в губы: