— Ах ты, сука, — слышу я сквозь кровавую пелену его голос. — Ты что, тварь, спала с ним? Да я тебя сейчас прикончу тут!
На мое счастье, рядом проходят какие-то мужчины в военной форме. В знаках различия не разбираюсь, но кажется, десантники. Ухажера — теперь уже совершенно очевидно, что с приставкой "экс" — скручивают и кладут лицом в асфальт. Кто-то помогает мне подняться.
— Ну что, — мрачно спрашивает кто-то из десантников, — в ментуру поведем или здесь с ним разберемся?
— Оставьте его в покое, — распухшие губы меня не слушаются. — Пусть катится на все четыре стороны.
— Девушка, вас проводить?
— Спасибо, не надо, я недалеко живу.
Прижимая платок к лицу, чтобы скрыть стремительно набухающий синяк, добредаю до дома и потом долго привожу себя в порядок.
Рука сама тянется к телефону и набирает твой номер.
— Приезжай. Срочно. — Господи, ну и голосок у меня!
— Что случилось?
— Я сказала: приезжай!
На заднем фоне слышен мужской голос: "Пожалуйста, не отвлекайтесь на телефонный разговор!"
— Да идите вы, Пал Семеныч на…! — Бросаешь ты невидимому собеседнику. А потом тихо и нежно-нежно отвечаешь мне: — Жди. Через пятнадцать минут.
Когда я открываю дверь, ты сразу все понимаешь.
— Он?
Я киваю.
— Я его пришибу!
— Не надо, — устало отмахиваюсь я. — Его уже помяли. Без твоей помощи.
Я утыкаюсь в твое плечо и реву. Ты гладишь мои волосы и только приговариваешь:
— Ничего, ничего, все будет хорошо… Все будет хорошо…
— У кого хорошо? — Всхлипываю я.
— У нас. — Ты крепко-крепко обнимаешь меня, потом приподнимаешь пальцами мой подбородок и нежно касаешься губами лба.
— Целоваться не смогу. Губы разбиты…
— Я вижу, — отвечаешь ты и смотришь на меня с такой нежностью и страстью, что я сама не отдавая отчет в том, что делаю, начинаю расстегивать твою рубашку.
Твоя рука — не просто теплая, а безумно горячая — скользит по моей груди.
— Это безумие какое-то, — бормочешь ты, опускаясь передо мной на колени. Мой халат обреченной птицей летит на пол, и я позволяю твоему языку играть со мной, снова и снова сходя с ума…
Только языку…
Только…
Оргазм бьет меня, как электрический ток. Ты поднимаешься на ноги и снова обнимаешь меня.
— Я хочу тебя, — тихо шепчу я.
— А как тебя хочу я! — Улыбаешься ты. — Но не сейчас.
— Не сейчас, — эхом откликаюсь я, понимая, что в этот момент тебе глубоко безразлично и мое разбитое лицо, и вообще весь мир. И желаешь ты меня просто безумно. Прижимаясь к тебе, я чувствую твое возбуждение. Но ты хочешь, чтобы все было красиво. Все.
— Я люблю тебя, милая моя девочка…
— И я тебя.
… От телефонного звонка я вздрагиваю. Поднимаю трубку и слышу испуганный голос экс-ухажера:
— Прости, я сам не знаю, что на меня нашло. Прости меня, пожалуйста, прости!
Коротко послав его по известному адресу, я собираюсь дать отбой, но ты перехватываешь трубку. Столько концентрированной злости в твоих глазах я даже представить не могла. Ты роняешь слова, словно металлические осколки.
— Послушай, урод. Я не знаю, кто ты. Но я тебя найду.
Потом усмехаешься и вешаешь трубку.
— Мужчина не из пугливых. Обматерил меня.
— Ему только материться и остается.
… Потом мы еще долго стоим в коридоре, сжимая друг друга в объятиях. Молча. Но эта тишина говорит больше, чем самые громкие слова.
А проводив тебя, я еще долго буду смотреть в окно, вновь и вновь прокручивая это безумие, захлестнувшее нас обоих, и твои горячие ласки.
На следующий день ты вваливаешься ко мне в квартиру с пакетом и вытаскиваешь из него овощи, сыр и вино.
— Ты с ума сошел! Ну что я, сама не могла выйти?
— Ты себя в зеркало видела, красота неземная? — Улыбаешься ты. — Сиди уже дома! Поработаю твоей домохозяйкой.
— Полы тоже помоешь? — Фыркаю я.
— Вот убирать ненавижу, — разводишь ты руками. — Холостяцкая привычка жить в бардаке.
… Бутылка вина заканчивается быстро. Свернувшись калачиком, я кладу голову к тебе на колени, а ты щелкаешь пультом телевизора, выбирая каналы. Потом мы смотрим фильм — уже не помню какой. Обычная муть, где не важно, что и как делает главный герой. Жвачка для глаз. Но рядом с тобой мне абсолютно все равно, что сейчас крутят по ящику. Я просто наслаждаюсь тем, что ты здесь, совсем близко…
— Слушай, тебя с работы не выгнали за то, что ты вчера какого-то дядьку послал? Я ж слышала!
Ты лениво отмахиваешься.
— Это зам генерального по общим вопросам. Бывший военный с пулей в голове. Ничего, я пришел к нему домой вечером, поставил коньяк, извинился, объяснил ситуацию.
— Быстро ты управился…
Ты наматываешь прядь моих волос на палец.
— А я учусь управлять людьми.
— Мной ты тоже управляешь? — Я резко приподнимаю голову, забыв, что мои волосы у тебя в руке и вскрикиваю.
— Ой, извини, — ты прижимаешь меня к себе крепче. — А что касается вопроса… Я не могу тобой управлять. Мы ж друг друга как облупленных с первого класса знаем!
Я шутливо хлопаю тебя по колену:
— Я подозреваю, что вообще ничего о тебе не знаю!
Ты сладко потягиваешься:
— У моих родителей вчера появились такие же подозрения. После того, как они услышали, как я о тебе отзываюсь. Маман так просто поинтересовалась, что у нас с тобой было.
— Она ко мне, помнится, относилась не особо…
Ты хмыкаешь:
— За это время она успела ознакомиться с другими кандидатками и признала, что ты — не самый плохой вариант.
Я с удивлением чувствую внезапный укол ревности — чувства, мне не свойственного. Другие кандидатки… Понятно, что ты не мальчик, и все-таки, сколько их было у тебя — тех, которые растворились в сутолоке дней? И тут же одергиваю себя: ведь и я не страдаю излишним целомудрием. А ты же не переживаешь по этому поводу…
Или все-таки переживаешь?
— Ладно, — ты бережно гладишь меня по волосам и с горькой ноткой продолжаешь: — Прости, мне пора. Дома еще работы валом.
— А может, останешься?
Ты вздыхаешь и проводишь ладонью по лицу.
— Любимая моя-любимая… И как ты это себе представляешь? Лежать с тобой в одной постели, хотеть тебя до безумия — и более ничего? Уж лучше я подожду немного. Главное, чтобы никто из нас не "перегорел".
— Я тебе перегорю! — Рычу я, ткнув кулаком в бедро. — Обратно зажгу!
— В этом не сомневаюсь, — смеешься ты. — Как в той песне… "Ты ласточка моя, ты зорька ясная, ты в общем самая огнеопасная!"
Ты заходишь ко мне каждый день. Мы сидим, общаемся ни о чем, смотрим кино. Заново учимся смотреть друг на друга. Неожиданно для себя я открываю, что ты — довольно симпатичный мужчина, как ни парадоксально это звучит. Это ж надо! Рассмотреть внешность много-много лет спустя.
Хотя… Может, это и не внешность, а внутренний свет, идущий от твоей мятущейся души?
— Ну вот почему так: на одних все заживает, как на собаке, а я до сих пор на себя без содрогания в зеркало смотреть не могу?!
— Не смотри, — пожимаешь ты плечами. — Между прочим, не так уж и виден теперь этот твой синяк.
— Ага, не виден! Переливается всеми цветами радуги!