"Я не железный", — отдалось эхом в душе Кати.
В следующий миг она уже приникла к его горячим губам.
Мир вздрогнул. Сердце на секунду остановилось. Вечность показалась маленькой и ничтожной.
Когда она прервала поцелуй, чтобы перевести дух, и открыла глаза, то рассмеялась, увидев его ошарашенное лицо.
— Макс, все в порядке?
— Да, — хрипло ответил он, нежно обнимая девушку. — Или нет. Кажется, я начинаю нарушать обещание, данное твоему папе.
— Мы ему ничего не расскажем, — подмигнула она с заговорщицким видом. — А классно ты сказал!"Начинаю нарушать!".
— Ну, знаешь ли, — он взъерошил ее волосы. — От поцелуя до греха путь короток.
— А я, знаешь ли, — передразнила она его, — может, и сопротивляться не буду.
— Я буду, — мрачно обронил он. — У меня сильные подозрения, что до сих пор у тебя никого не было.
— Если не считать поцелуев одноклассников — ничего серьезного, — усмехнулась она. — Но, Максимка, я считаю, что для таких решений я уже девочка взрослая. А?
— Ладно, не торопимся, — вздохнул он. — У нас еще неделя на море. Прости старого: хочу, чтобы все было романтично и красиво, а не так…
— Тссс! Я все понимаю, — прервала она его и снова закрыла ему рот поцелуем.
Одна неделя. Семь дней.
Когда они отделяют нас от разлуки с дорогим человеком, то превращаются в семь коротких секунд. И в каждой — бездна чувств и событий.
Вот они снова бродят по морскому берегу. Разговоры становятся все короче, зато поцелуи — все продолжительнее.
Вот она сидит рядом с ним на лекции и ловит на себе недоуменный взгляд отца.
И потом, вечером, словно на крыльях летит к Максиму, услышав родительское "Бог с тобой, решай сама, я тебя не удержу".
И горячие объятия в холодной воде…
И его обнаженное тело под ее любопытными руками…
И тот момент, когда все вот-вот должно получиться…
Но ничего не происходит.
— Макс! Макс! Ты чего?
— Катька… Можешь проклинать меня, как хочешь. Но…
Он замолкает и отодвигается от нее.
Они лежат на поляне, на расстеленном одеяле, разгоряченные ласками. Она смотрит на него с недоумением, а он прячет глаза.
— Прости. Ну, не могу я так! Да, я тебя безумно люблю и хочу, но все это как-то… — Он закрывает глаза, пытаясь найти нужное слово, но не находит. — Все это не так, неправильно, — его лицо искажает злая гримаса.
Потом он прижимает девушку к себе и покрывает ее лицо короткими поцелуями.
— Катя, Катенька, Катюша, милая моя, моя самая невероятная мечта… Я сейчас поступаю вопреки всякой логике. Это объяснить невозможно. Я слишком часто шел на поводу у своих страстей. А потом минуты наслаждения оборачивались днями и ночами пытки. Возможно, я мутант с точки зрения современного мужчины. Легкие победы потом оставляют на редкость неприятный осадок. А ты… Ты удивительна. Ты достойна совершенно другого чувства. Долгого, а не мимолетного. Не могу объяснить тебе, что сейчас происходит со мной. Да, я безумно желаю тебя. Но — не сейчас. Тот случай, когда похоть бессильна перед чувством. Любовь сильнее.
Она усмехнулась и провела по его груди кончиками пальцев:
— А ты уникум, Макс… Даже не знаю, восхищаться твоей выдержкой или морду тебе расцарапать.
Катя поднялась с земли и начала спешно одеваться.
Потом она обернулась через плечо и вымученно улыбнулась:
— Возможно, ты прав. И когда-нибудь я тебя пойму.
— Не обижайся и не злись.
— Я постараюсь… Постараюсь понять.
Через два дня семинар закончился.
На прощальный банкет они не пошли. Стояли под деревом и целовались. Безмолвно. Слова здесь были совершенно не нужны.
— Через год здесь же снова будет семинар.
— Я знаю, папа уже сказал, что мы обязательно приедем.
— Мы?
— Да, он спросил меня, хочу ли я еще раз здесь побывать.
— И?
— Макс! А как ты думаешь? Я влюбилась, и влюбилась серьезно! Ну, что такое один год? Всего лишь год? Ты же взрослый мужчина, ты должен уметь терпеть!
— Я же тебе рассказывал о себе, — вздохнул он.
— Вот именно. Ты так рассуждал о том, как важна выдержка… Вот мы и посмотрим, насколько ты терпелив.
*****
— Посмотрим, — мрачно кивнул он.
Можно ли хранить верность во имя мифа? Во имя той легенды, которую мы создаем себе сами? Вряд ли. Ушла эпоха Дон Кихотов, живущих иллюзией Дульсиней.
Можно ли хранить верность во имя себя? Во имя того стержня, на котором держится "я"? Быть может…
Один год превратился в двенадцать отрезков боли. Макс перестал существовать для окружающего мира. Он жил где-то там, в Болгарии, в будущем, которое не наступило…
Их связывали только письма.