но бок кувшинчика попочку. Прекращаю подачу воды и, не вынимая наконечник, ставлю мою девочку на четвереньки, чтобы она опиралась на локотки и коленки. Жду, пока кружка опустеет, аккуратно затыкаю дырочку маленькой пробкой, и уговариваю ее походить по комнате.
Ах, что за прелесть! Саша морщится, но ковыляет по спальне, отражаясь в многочисленных зеркалах. Куда не поверни голову, взгляд натыкается на немного раздутый нежный животик, сливочно-белые ягодички, из которых выглядывает задорная оранжевая пробка, пухлый лобок, который она ужа даже не пытается прикрывать ладошкой: Наконец, даю команду "на горшок!". Внезапно, в движениях девушки появляется прыть, она чуть ли не вприпрыжку бежит в ванную, где с облегчением плюхается на унитаз. С удовольствием смотрю, как на ее лице появляется выражение облегчения, и терпеливо жду, пока она пересядет на биде и тщательно подмоется. Она уже поглядывает на меня, наверное, думает "пронесет ли на этот раз?" Нет, лапочка, не пронесет!
— Тебе не кажется, что за эту услугу меня можно и отблагодарить? — обиженным тоном произношу я, уже с трудом дожидаясь конца процедуры. После клизмы — анальный секс, такое у нас правило! Сашину попку я очень люблю, но стараюсь ею не злоупотреблять, берегу. Так и появилась (отчасти спонтанно) "анальная благодарность". Саша обреченно кивает, берет банку с вазелином и начинает с преувеличенной тщательностью размазывать вазелин по попке. Когда мне начинает казаться, что она вознамерилась втереть в попу все 200 граммов, а у меня в штанах уже космодром Канаверал — она, наконец, стягивает блузку и встает на диван на локоточки и коленки, словно ждет продолжения клизмы.
О да, солнышко, сейчас моя клизма уже будет в твоей попочке! Пристраиваясь сзади, хочу сдержаться, но вазелин не дает притормозить, и я врываюсь в узкую и горячую пещерку одним рывком — врываюсь и замираю: как же здесь божественно тесно! Сашенька стонет и пытается справиться с неприятными ощущениями. Даю ей время, чтобы освоиться со своим положением и расслабиться, а сам дотягиваюсь до ее тяжелых сочных грудей и покручиваю твердые сосочки. Наконец, не в силах сдерживаться, начинаю раскачиваться, все увеличивая и увеличивая амплитуду. Яйца смачно бьются о пышную Сашину попку, темп скольжения нарастает, "задняя дверка" гостеприимно расслабляется, откликаясь на поглаживания клитора: наконец я со стоном спускаю в попку все, накопленное за день и отваливаюсь. Саша обессиленно падает на животик. Смотрю на ее подрагивающую попочку, залитое слезами, но довольное лицо и нежно целую ее между лопаток. Натягиваю брюки и резко спрашиваю: Ты ни о чем не забыла, солнышко?
Честно говоря, мне сейчас совсем не хочется ее наказывать, но стоит отступить от заведенного порядка раз, два: Словом, я спускаюсь в гостиную, а следом уже летит Сашенька, — в наспех застегнутой блузке, но, разумеется, без юбки и трусиков, с деревянным паддлом в руках. Паддл, ремень и деревянная круглая щетка для волос (которой, к слову, никто не расчесывается) самым брутальным образом висят на гвоздиках у нас в спальне, вместе со списком наказаний за различные провинности. Утаивание важной информации — 10 ударов паддлом, вот так-то маленькая!
Саша подает мне паддл, склонив голову и произнося традиционное:
— Прости, пожалуйста, я была плохой женой! Меня нужно наказать, чтобы я запомнила, как следует себя вести!
Киваю на кресло, впрочем, она без лишних напоминания перегибается через высокий подлокотник. Молодец, девочка! Лицо ее, несмотря на предстоящее наказание, заметно оживилось и повеселело. Не то, чтобы клизма и анал были болезненнее порки, но по непонятным для меня причинам, стеснялась она их гораздо больше, чем хорошей трепки по голой заднице. К последней я немедленно и приступаю. Бью, впрочем, не сильно, до красноты, а не до синяков, так что ее вскрикивания, сопровождающие отсчет ударов, скорее некоторое художественно преувеличение, чем вопли жертвы домашнего насилия. После наказания Сашенька бегом бежит в угол, где теперь будет услаждать мой взор своей пылающей попкой. Я закуриваю, с удовольствием наблюдая поверх развернутой газеты, как смачно алый медленно переходит в поросячье розовый. Саша слегка пошмыгивает носом, но в целом, кажется, довольна, что все неприятности остались позади. Надеюсь, в другой раз будет дисциплинированней!
Утром за завтраком я не тороплюсь на работу. Саша ерзает и явно надеется, что утро обойдется без моего любимого садистского развлечения. Но я терпеливо дожидаюсь, пока дверь с шумной одышкой не откроет наша прислуга, тетя Маша (никакое другое имя этой простой незатейливой и болтливой бабе просто не подходила) .
— Вы МарьИванна, — начинаю я после взаимных приветствий, — тщательно следите за здоровьем Сашеньки. Травок что ли своих подавайте, а то вчера такой запор случился, пришлось клизму даже делать, — добавляю я со скорбно, всем видом демонстрируя, как непосильно тяжела мне была эта работа. Саша моментально становится цвета переваренной свеклы, даже кончики ушей прозрачно багровеют. Она бросает на меня единственный укоризненный взгляд, и я, посмеиваясь иду собираться на работу, зная, что паталогически озабоченная здоровьем тетя Маша, преданная зрительница телешоу разных шарлатанов от народной медицины, будет полдня выпытывать у Сашеньки подробности процедуры и терзать ее желчегонными отварами: И дай бог, если не оповестит о происшествии всю прислугу в округе!
Что же, вот главный урок для моей женушки — повиноваться мужу моментально и беспрекословно, доверять абсолютно, слушаться неукоснительно. Потому что только моя любовь ее защита и опора.