Он вышел из лифта на один этаж раньше. Потоптался на площадке, пошел к их двери. Постучал. За дверью была тишина. Он подождал, подумал, стучать ли еще раз. Уже поднял руку, как дверь приоткрылась.
Она высунула нос из-за двери, и мокрыми глазами смотрела на него. Он толкнул дверь, вошел внутрь, прикрыл за собой створку, и опустился на колени перед ней. Она прижалась к нему, уткнувшись носом в шею.
— Ну что ты, маленькая? Наглоталась лишней соленой воды?
— Умгумс:
— Ты сильно расстроилась?
— Не очень. Я тоже: блюду твою честь, и пудрю родакам мозги. Но все равно рада, что ты заглянул. Мы пойдем куда-нибудь?
— Я буду у себя. Наверху. Или забрать тебя прямо сейчас?
— Не, ща нельзя. Родаки придут, а ключи у меня. Видишь, какая я благоразумная?
— Вижу — он улыбнулся ей, оторвав от себя и заглянув в лицо — в отличие от меня.
— А ты то чего?
— А я — ничего. Вот в том то и дело, что ничего.
— Вот и хорошо. Так и продолжай.
Он поцеловал ее в нос, но она прижалась к нему губами, и поцелуй затянулся на несколько минут. Потом они оторвались, отдышались, и заулыбались. Он мазнул ее по носу, и выскользнул за дверь. На ходу поправляя все, что торчит.
Вечером ее сдали ему без всяких вопросов и проблем. Они даже не обещали, когда вернутся. А он потащил ее на карусели, где они весело изображали папу с дочкой, причем Аленка вернулась к своему естественному состоянию, вовсю капризничала, вопила, топала ногами, а он только улыбался, и все разрешал. Ну, почти все. Потом они поехали кататься на катере, и только тут Алена посетовала на отсутствие фотоаппарата. Но у обоих камеры были в номере, и пришлось довольствоваться восторженными криками, закатными видами и солеными брызгами.
Потом они гуляли по причалам, по улицам и набережной, и даже успели к ужину.
За окнами стремительно темнело. Он ждал стука в дверь, но его все не было и не было. Он все-таки включил телевизор, и около часа бездумно щелкал каналами, поймав себя на мысли, что реклама — единственно стоящее зрелище среди той мути, что идет по телевизору вечером. Потом надоело до чертиков. Он еще раз сходил в ванную, лег в кровать, оставив свет ночника. Минуты текли медленно, ожидание бесило. В какой-то момент он вдруг подумал, что надеется, собственно, только на свои грезы. Что ничего не произойдет, и как и каждый вечер, ему останется только мечтать о чем-то светлом и приятном, что бывает только в мечтах и сказках, и никогда — на самом деле. А может, это даже хорошо.
Но он удержался. Погасил свет, повернулся, и стоически мучился сомнениями и ожиданием.
Стук в дверь был легким, почти незаметным. Включив ночник, он почти кинулся к двери, но мягким, охотничьим шагом. Приоткрыл дверь, впустив ее, и тут же закрыл ее на замок. Она пришла без одеяла, в длинной майке, и было непонятно, есть под ней что-нибудь, или нет. Хотя, это было совершенно не важно. Он сгреб ее в охапку и потащил на постель. Целоваться они начали еще в пути.
— Маленькая развратница — говорил он, целуя ее носик, глаза, губы, подбородок.
— Ага — она была донельзя довольна — втюрилась в здоровенного мужика, и соблазняю его.
— А здоровенный мужик — подхватил он игру — как маленький ребенок повелся, и теперь плачет и горюет. Его надо пожалеть!
— А чего же он плачет? — спрашивала она, гладя его по волосам, нежно проводя по щеке и целуя еще раз — кто же его обидел?
— Вот эта гадкая, противная, поганая майка! — он схватил ее майку, попутно ущипнув сосок.
— Ах! — она очень натурально закатила глазки — чем же она так прогневала здоровенного мужика?
— А она обнимает тебя! Это она сидит на тебе, а не пускает здоровенного мужика! Надо ее наказать!
— Надо — с жаром подхватила Аленка — а как?
— А мы поставим ее в угол!
Он подхватил подол и потянул вверх. Алена подняла руки, помогая майке соскользнуть, и он медленно, не отрывая глаз от ее обнаженной маленькой груди, действительно бросил майку в угол.
Она сидела перед ним голенькая, залитая желтым светом ночника, и ее загорелая кожа мягко переходила в светлые мячики грудей. От темных волос на лобке по бокам бедер тянулись две светлых полоски, создавая очень изысканные и оригинальные трусики, которые совершенно не хотелось снимать. Она натянуто улыбалась, ища в глазах ответ, хотя бы намек на то, что ей очень хотелось.
Он медленно положил ей руки на плечи, и слегка развернул, чтобы свет упал на груди, провел по ним ладонями, и спустился до бедер, обхватив обоими руками ягодицы. Она приняла намек, и встала. Он прижался щекой к ее животу, сжав попу и прижав к себе ее тело, уткнулся в живот носом, и медленно-медленно поднялся губами к грудям, захватив сосок левой, поиграв с ним и бросив затвердевший и набухший сосок, нежно лизнул правый.
— Большой здоровенный мужик больше не плачет? — спросила Алена, гладя его по голове.
— Пока нет — осторожно ответил он.
— Тогда я напомню, что делаю — я. А большой здоровенный мужик либо соглашается, либо нет.
Он подождал минутку, прежде чем выпустить ее из рук.
— Большой мужик на все согласен. На горе и счастье, на радость и удовольствие. В любой извращенной форме.
Она потянула его вверх за локоть, и он встал с колен. А она легко запрыгнула на кровать, и тоже потянула с него майку. Он помог ей снять ее. Она внимательно осмотрела его грудь, тронула сосок пальцем.
*****
Аленка ни слова не говоря вернулась, взяла куртку, и тут же вынырнула обратно.
— Ты правда хочешь в кино? — спросила она на улице.
— Почти — ответил он — а что, тебе не хочется?
— Не знаю. Наверное, хочется. Только не на мультики.
— Выбирай — немедленно согласился он.
— Опять делаю я, а ты только идешь рядом?
— Угадала.
— А почему ты ничего не делаешь?
— А зачем? Ты и так прекрасно справляешься.
— С чем?
— Со всем — он неопределенно махнул рукой в вечернем воздухе — ну, вообще.
— А ты чего-нибудь хочешь?
— Конечно.
— Например?
— Например, утащить тебя в кино.
Она взяла его за руку, и уставилась в землю. Через некоторое время она сообразила, что они идут уже не просто так, а играют, причем она играет тоже, только не знает об этом. Если она наступала на центры уложенной плитки — он старался наступать на стыки, если же она наступала на стыки — он шел по центрам. В результате идти ей было немножко неудобно, и приходилось висеть на его руке и перестраиваться, а он перестраивался тоже. Тогда она пошла на хитрость — стала угадывать его следующий шаг, и менять свой так же.
— Молодец — сказал он, слегка сжав ей руку.
Она взяла билеты на какой-то дурацкий боевик. Стрельба, погони, много разбитых машин, и всегда неуязвимый главный герой. Разве важно, как назывался фильм? Важно, что она гладила его руку, а он, млея как последний школьник, отвечал на ее ласки, нежно касаясь ее пальчиков. Но попытку поцеловаться пресек тихо, но твердо.
— Нет.
— Почему?
— Давай смотреть фильм.
Она скуксилась, и потеряла всяческий интерес. Он подождал еще десять минут, и в перерыве между очередной умной тирадой героя и выхваченным пистолетом спросил:
— Идем?
Ее абрис в лучах экрана безмолвно качнулся.
Они тихонько выбрались из кинотеатра. Уже стемнело, и сливовые сумерки сгустили воздух, прибив дневную жару особой черноморской прохладой. Он взял ее за руку, и повел-потащил куда-то между деревьев. Она не то чтобы упиралась, но шла неохотно. Дойдя до каких-то кустов, он остановился и сказал — тихо, но очень серьезно:
— Я ничего не делаю. Делаешь ты. А я соглашаюсь или нет. Вот здесь я не согласился. Но это не значит, что я такой, каким ты меня думаешь. И это не значит, что я запрещаю тебе что-то делать. Но я могу согласиться, а могу и нет. А делаешь — ты.
И повел ее по узкой осыпающейся дорожке куда-то вниз, к шуму прибоя.
Мохнатый зеленью бок горы лежал рядом со слабо дышащим морем. Было уже достаточно темно, и только близкие огни города и порта давали четкие ориентиры. Галька остыла, и было как-то зябко. Где-то слева раздавались голоса.
— Пошли, искупаемся.
— Холодно же!
— Ты что, никогда ночью не купалась???
— Нет — обиженно буркнула она.
— Тогда я тебе ничего говорить не буду. Не хочу портить сюрприз. Раздевайся. Совсем.
— Как "совсем"?!
— А вот так. Или ты собираешься объяснять маме, почему у тебя мокрое платье?
— А если увидит кто?
— Это их половые трудности. Здесь таких, как мы, половина. Вон, те, ты думаешь, одетыми купаются? Для этого есть день. В общем, я пошел.
В слабом свете было видно, как он стягивает майку, и укладывает на камни.
— А ты: тоже?
— Да — он снял шорты, положил рядом с майкой, и пошел к редким маслянистым всплескам, оставляя за собой шуршащий звук потревоженных камушков.
— Подожди!
Он остановился, но не оглянулся. Через некоторое время ее ладошка ткнулась ему в руку. Он взял ее крепко, и повел к воде.
— Осторожно. Камни скользкие, ты можешь подвернуть ногу.
— Я знаю. А ты держи меня.
Они медленно пробирались все глубже. Он отпустил ее руку, и плюхнулся в воду.
— Ой!
— Да нет, все нормально. Ты тоже плюхайся. Осторожно, и спиной.
— Ой!
— Что?
— Вода теплая!!
— Ага. Ночью вода всегда теплее воздуха. Вылазить будет немножко прохладно, но мы же переживем?
— Ага.
Он поймал в воде ее руку, и они медленно пошли на глубину.
— Смотри.
Он ударил по поверхности воды, и слабый синеватый отблеск взметнулся над чернотой моря, и упал на отражение портовых огней.
— Что это?
— Это июль. Июль, тепло, ночь. И вода. Черноморская вода. И в воде — ты. И когда ты плывешь — ты светишься, как морская русалка. Ты можешь поболтать в воде волосами, и огненное ожерелье охватит их на мгновенье. Нырни, и волшебство летней ночи окутает тебя синим пламенем, которое не жжется. Смотри.
И он нырнул. На миг его тело проступило под поверхностью воды, и она увидела его мощные гребки, оставляющие синие всполохи, а ноги взбивали зеленую пену, медленно гаснущую ближе к поверхности.
Он вынырнул, отфыркиваясь, как морж, и сияние стекло с его лица в воду.
— Ой, класс: А как ты это?
— Попробуй. У тебя тоже получится.
Она ударила по воде. Еще. Махнула рукой. Ногой. Ударила по камням на дне. Потом тоже нырнула. Покружилась в воде, наблюдая за гаснущими сполохами. Под водой видно плохо, но он тоже не стоял на месте, и слабый силуэт его все время находился рядом.
Только рассмотреть в этом призрачном свете что-нибудь было совершенно невозможно. Только сам свет.
На берегу появился свет чьего-то фонарика. Заметался по берегу, и голос с кавказским акцентом громко спросил:
— Хей, вода теплая?
— Как молоко! — жизнерадостно отозвался Андрей.
— Это хорошо! — отозвались с берега.
Фонарик отправился дальше. Они подождали еще немного, и стали выбираться.
Глаза уже достаточно привыкли к темноте, и отблески огней осыпали кожу обоих многочисленными биссеренками.
— Нам сюда — сказал он, шурша камушками куда-то влево — вода сносит, поэтому я оставил одежду под приметным выступом.
Она шла за ним, дрожа от всего сразу — от наготы, от прохлады летней ночи, от пережитого ощущения в воде, и от чего-то радостного и непонятного. Он остановился, сел на майку.
— Иди сюда, надо немного высохнуть.
Он посадил ее на ногу, и она прижалась к нему, ощущая его тепло и ласковые руки, обнявшие ее, прижавшие:
Она потянулась к его губам, и он ответил ей, обняв, прижав, и нежно-нежно перебирая губами ее губы:
Потом ладонями стряхнул остатки капель с ее плеч, грудей, спины, и сказал:
— Пора одеваться. Тебя ждут дома.
— Не хочу — капризно сказала она.
— Поверишь ли, я — тоже. Но сейчас появится кто-нибудь с фонариком:
Они торопливо оделись, она отжала волосы, вытерла их курткой, и он повел ее обратно. Лезть в гору было сложно, в темноте камешки осыпались под ногами, а ветки норовили ударить по лицу. Она держалась за его руку, и он каким-то чудом находил тропинку. На верх они вылезли основательно запыхавшись и согревшись.
И пошли обратно, и размахивая сцепленными руками, как в детском саду.
— Как мультик? — спросила мама?
— Так себе — ответила Алена.
— Ты что купалась???
— Да. А что?
— Ночью? Одна?
— Почему одна? Нас там было много. Вода теплая, как молоко. И светится.
— Ага, глаза у тебя светятся — подначил папа.
— Папка, я правду. Я сама не знала. Андрей показал. Ударишь по воде — она светится.
— С чего бы?
— Андрей сказал, там какие-то микроорганизмы, и когда вода теплая, они светятся.
— Хмм: Да, действительно, я слышал об этом.
— Ну вот. Плывешь — тебя видно. Махнешь рукой — как фея, такие отблески голубые. Так здорово!
— Все, спать! — авторитетно заявила мама.
Алена и не подумала спорить. Сходила в ванную, и нырнула в кровать.
Минут через двадцать мама нежно поправила на сопящей дочке одеяло, и они с мужем тихонько закрыли дверь в номер.
А еще через десять минут Андрей услышал, как к нему в дверь осторожно постучали. Он приоткрыл дверь, и спросил:
— Ты чего?
— А родители ушли.
— Куда?
— Купаться, я думаю.
— А ты ко мне?
— А я — к тебе.
— А если они вернутся?
— Ну, хотя бы на полчасика!
— Заходи, глупая девчонка. Не держать же тебя в коридоре!
Она поправила одеяло на плечах, и зашла в темный номер.
Он сел в темноте на кровать, и она пошла на звук. Почувствовав его руку на талии, сбросила одеяло.
— Да ты голая! — тихо сказал он.
— Ну да — шмыгнула она носом — а что?
— Ну, это вообще верх глупости: Еще бы увидел кто-нибудь в коридоре — он говорил, а его руки скользили по спине, по ягодицам, по бокам, по ее рукам.
Она стояла молча перед ним, не очень понимая, чего ждет, и что будет:
Он посадил ее на колено, прижал, нежно поцеловал. Алена закрыла глаза, отдавшись поцелую со всей страстностью, которую могла себе вообразить. Он взял ее одеяло, завернул, еще раз поцеловал и повел к двери.
— Я буду думать о тебе всю ночь. А мы встретимся завтра.
Она постояла перед закрытой дверью, покусала губки, и решительно отправилась в свой номер.
Родители вернулись, когда она еще не спала. С запоздалой благодарностью Алена подумала, что он и здесь оказался прав.
И все таки:
Утром он не нашел их на пляже. Походил между отдыхающими, и устроился на относительно свободном пятачке. Полежал. Сходил, поплавал (сегодня море было значительно прохладнее, чем ночью, да и ветер сдувал брызги с игривых волн) , еще позагорал. Они нашли его сами.
— Добрый день — услышал он над головой голос Оксаны Петровны.
— Здравствуйте. Как спалось? — он даже не встал, только приподнял голову, щурясь от солнца.
— Прекрасно! Вчера море было действительно замечательным. И правда светится. А я не знала, что такое бывает.
— Сегодня светиться не будет.
— Почему? — Оксана Петровна заметно расстроилась.
— Оно светится только когда штиль. А сейчас волны все перемешали, и все, что могло светиться — уже отсветилось.
Они устроились не рядом, но неподалеку. А она — ни "здрасьсте", ни "доброе утро". Папа ушел купаться сразу же, мама еще поговорила с Аленой, и тоже убежала в воду. Он полежал, подождал. Не выдержал, встал, подошел. Сел рядом.
— Ты плохой — сказала она не оборачиваясь.
*****
— А тебе приятно?
— Очень.
Она нагнулась, и захватила его сосок зубами. Он выгнулся, и непроизвольно схватил ее за бедра — ощущение взорвалось в нем вихрем пыли, осев внутри искорками удовольствия. Теперь она опустилась на колени перед ним, неумело расстегнула шорты, и достаточно ловко стянула их с него. Потом провела ладошкой по ткани плавок, и решительно выпустила скрытое в них на свободу. Осторожно потрогала пальцем, глядя восхищенно и радостно.
— Как же вы писаете?
— Вот отсюда — показал он — но если маленькая развратница начинает приставать к большому мужику, он становится не просто большим, а здоровенным. И писать не может.
— То есть, сейчас ты писать не можешь? — уточнила она, проводя пальцем по венам и гладкой коже.
— Нет. А ты хочешь посмотреть?
— Сейчас — нет. Потом как-нибудь — она коротко поцеловала щелку на его головке и засмеялась, подняв голову.
— Что? — улыбнулся он.
— Ну, у него как будто губки. Только на бок повернутые, как смайлик. Я его в губы поцеловала.
— А ему понравилось. Мне вообще нравится с тобой целоваться. Всему мне.
Она кивнула, спустила плавки окончательно, подождала, пока он переступит через них, и бросила в угол, к своей майке.
— Пускай они тоже пообщаются.
Он с трудом сдержал порыв обнять ее — сейчас было ее время, он сам ей подарил его. А она взялась за него, как за ручку, и чуть повернула, рассматривая яички. Потом потрогала их ладошкой.
— Ой! Они шевелятся!
— Да. Им тоже очень приятно, и они радостно пляшут, что ты не обошла их вниманием.
Алена тут же потрогала их еще раз. И еще раз. Удовлетворенная, продолжила осмотр, повернув его к себе спиной. Он почувствовал осторожные касания ее пальцев, потом она что-то сделала, но что — он не понял, и предположил, что поцеловала. Потом между ног проскользнула ее рука, ухватив за торчащее копье, а ее губы стали подниматься по спине. Он завел руки за спину, и нежно гладил ее поднимающееся тело. Она отпустила его, но только чтобы повернуть к себе, и снова ухватила свою игрушку, встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Она прижималась к нему, утонув в его объятии, не выпуская из рук горячий и пульсирующий орган. И сама лизнула его губы, и ее язычок скользнул к нему, встречаясь с его языком.
Он не выдержал первый.
— Я же сейчас кончу, Аленка! Ну ты даешь!
— А как это?
— Тебе что, показать?
— Ну да!
— Ален: Это когда у мужчины начинает течь сперма, и тогда мужчина получает самое большое удовольствие!
— Ой, покажи!
— Но только потом уже все. Никакого удовольствия.
— Ууу: Так не интересно: Совсем никакого?
— Ну, надо отдохнуть: Тогда будет. Но уже не так.
— Ох, хорошо: Ложись.
Он лег, вытянувшись и вытянув руки вдоль тела. Для верности закрыл глаза. Некоторое время ничего не происходило. Потом он почувствовал, как она что-то делает. Было приятно, но совершенно непонятно. Потом ощущение кончилось, и ее ладошки легли ему на грудь. Он понял, что она садится на него верхом. От предвкушения он даже зажмурил закрытые глаза. Она все возилась, он чувствовал, как она соскальзывает и никак не может.
— Давай я — еле слышно предложил он.
— Давай — немедленно согласилась она.
Они поменялись местами.
— Куда спешить? — шепнул он ей на ушко, и куснул игриво. Она завела руки ему за спину, и гладила по шее, спине, голове… А он дорвался до ее маленьких грудей, пытаясь их проглотить, водя языком по упругим и податливым холмикам, пиная носом соски, и тут же зализывая пинки то на грани чувствительности, то сильно и властно. Раздвинул руками ей ноги, и нагнулся, наслаждаясь прекрасным розовым бутоном, изгибами ее лепестков отороченных темными волосками. Провел пальцем, потом нагнулся еще ниже, и поцеловал. Прижался губами крепко-крепко, и чуть высунул язык. Она вцепилась ему в волосы, обхватив уши бедрами, заелозила, и тяжело задышала. Он убедился, что ей хорошо, и только тогда лег сверху, входя решительно, но осторожно.
Она только чуть всхлипнула, вцепившись в спину обеими руками, и обняв его ногами.
Он подождал несколько секунд, и осторожно двинулся в восхитительно узком проходе, и уже не мог сдержать нарастающего удовольствия, зарычал для пущего эффекту, и рухнул на нее, чувствуя горячую пульсацию внутри ее тонких стенок.
Аленка гладила его по спине.
— Ты кончил?
— Да.
— Теперь тебе неприятно?
— Глупая, мне безумно приятно. Мне приятно, что ты лежишь в моих руках, вся, а я глубоко в тебе, и я тебя чувствую:
— Я тоже:
В дверь постучали. Мгновенный испуг вспыхнул в глазах обоих степным пожаром.
— Тссс: Я сейчас.
Он заметался, плюнул, и не нашел ничего лучшего, чем обмотать бедра полотенцем. Прошлепал к двери, приоткрыл ее. Там стояла Оксана Петровна.
— Добрый вечер, Андрей. Извините. Алена не у вас?
Есть такие моменты, когда хочется провалиться сквозь землю, сгореть заживо, умереть молодым, но только бы это не случилось. Есть такие моменты, когда надо выбирать, а выбирать не хочется. Да просто — невозможно выбрать. Что сказать? Как?
— У меня — Андрей очень постарался сдержать голос в узде.
— Хорошо — кивнула Оксана Петровна — а то я смотрю — нету дочки. А я волнуюсь. Спокойной ночи.
Андрей захлопнул дверь сразу, как только она повернулась уходить. Он очень надеялся, что стук его сердца не слышен на весь коридор. Постоял, и на ватных ногах вернулся в комнату. Аленка сидела на кровати, зарывшись под одеяло, и держа его край одной рукой перед грудью. В углу валялись его и ее шмотки.
— Кто это? — спросила она шепотом.
— Твоя мама.
— Меня искала?
— Тебя.
— И что?
— Пожелала нам спокойной ночи.
— НАМ???!
— Нам. Я сказал, что ты у меня. И она пожелала нам спокойно ночи.
Он залез к ней под одеяло, и выключил свет. Аленка свалилась ему на грудь, и он принялся гладить ее, успокаивать ее, и успокаиваться сам. Напряжение отпускало, и сегодняшний герой снова зашевелился, ощущая рядом молодую самочку, такую манящую и необычно желанную.
— Ален:
— Да?
— Поцелуй его еще раз.
— Его? — ее ручка сразу же скользнула куда надо, ощутив все стадии метаморфоз.
— Ага. Мне так нравится, как ты целуешься. А ему ты нравишься просто безумно. Он так хочет попасть в плен твоих сладких губ, и потанцевать с твоим гибким языком:
Аленка тут же нырнула под одеяло, и он мельком отметил, что под правой ягодицей на простыне мокрое пятно. Но тут горячее и мокрое ощущение охватило плавными волнами, и он отдался этому ощущению, скользя по волнам удовольствия, а потом потянул ее к себе, прижался к спине девочки грудью, чуть повозился, и снова погрузился в жаркое тепло ее тела, одной рукой сжимая грудь, а другой перебирая волоски на лобке, жарко дыша в затылок и наслаждаясь ее дыханием, тяжелым и прерывистым, и особенно млея, когда она прижималась к нему теснее.
Он не особенно заботился о ее оргазме, прекрасно понимая, что ей хорошо и так. Насколько — это другой вопрос, но его он сейчас не заботил. Второй оргазм вышел болезненным, возбуждение наложилось на пережитый страх, и он несколько секунд стискивал зубы, чтобы не застонать, и ее ладонь, гладившая его руку, обхватившую ее грудь — она очень помогла.
Они полежали вместе. Потом он поцеловал ее в шею, за ухом:
— Аленка: Тебе пора.
— Угумс:
Она потерлась о него бедром, перелезла, и чмокнула в щеку.
— Здорово! Спасибо. Тебе и: и маме.
Он включил свет, она нашла в углу майку, и натянула на себя, скрыв ноги почти до колен.
Перед тем, как уйти, они еще раз поцеловались, улыбнулись, и Алена выскочила за дверь.
Я смотрю им в след, и тихонько смахиваю слезу. Я мог бы подарить им неземное блаженство, долгую супружескую жизнь, много детей и счастья:
Но всего этого не было. Персонажи иногда не подчиняются автору. На следующий день он уехал. Они больше никогда не встречались. И, что самое интересное, так и не обменялись адресами, фотографиями, и никогда не искали друг друга.
Никогда.