— Это ты у меня… ты сейчас будешь сосать… понял? — я отступаю, пятясь назад.
— А в жопу — дашь? — шепчет Саня, и голос его, глуховатый от возбуждения, жарко вибрирует.
— А ты что — в жопу любишь?
— А ты что — не любишь? — Саня делает ещё один шаг, сокращающий между нами и без того малое расстояние, и…
Он не успевает ничего сделать: ни броситься на меня, ни повалить меня на диван, ни, ломая моё сопротивление, навалиться на меня сверху, — совершенно неожиданно и потому оглушительно громко, ввергая нас обоих в невольное онемение, раздаётся дробный стук в дверь…
Вот, собственно, и всё… Прошли, пролетели годы, и Саня стал областным начальником — в областном департаменте строительства он занимает не самое последнее место, но я сейчас совсем не об этом — я о странной прихотливости нашей памяти: мы трахались до этого и трахались после этого, а мне — до мельчайших подробностей! — вспоминается день, когда никакого траха у нас не случилось… и почему именно этот день теперь, спустя годы, вспоминается мне, когда я думаю о Сане, я не знаю…
Какой-то особой — испепеляющей и страстной — любви у нас не было: мы никогда не шептали друг другу всякие ласковые слова, никогда не давали друг другу клятвы, никогда ничего друг от друга не требовали, и вообще — никогда никаким образом не выясняли ни наши отношения, ни наше отношение к нашим отношениям, — ничего этого у нас не было… а было — что?
Была юность на закате Империи, и юное томление пусть не часто, но достаточно регулярно разрешалось у нас, помимо одинокой мастурбации, ещё и таким — вполне естественным, если не брать во внимание всякую словесную шелуху — образом… да, дурманящей, сводящей с ума любви у нас с Саней не было, а была у нас самая обычная дружба — была взаимная симпатия, и еще был секс, доставлявший нам обоим минуты обоюдного удовольствия: мы трахались до самого призыва в армию (призывались мы, несмотря на разницу в возрасте, вместе: я в свой первый призыв не попал, а Саня до ухода в армию успел окончить строительный техникум) , и потом, уже после армии, мы трахались еще несколько раз… словом, была самая обычная юность, и был в этой юности самый обычный однополый секс, но теперь, когда я думаю о юности и о Сане, вспоминаются мне почему-то не наши успешные — упоительные!
— трахи, а сразу же, перво-наперво, встаёт перед мысленным моим взором именно этот случай — этот июльский день… и каждый раз, вспоминая этот день, я неизменно думаю о том, что, проживая день за днём, мы никогда не может знать заранее, что именно впечатается в нашу память из проживаемой нами жизни, — нам не дано предугадать, о чём будем помнить мы, оглядываясь назад, через десять лет, через двадцать… да-да, именно так!
— я думаю о юности и о Сане, и сразу же вспоминается мне знойный июльский день, и даже не день, а позднее-позднее утро, в которое так ничего и не случилось: мы идём по улице, предусмотрительно держа руки в карманах, оба — в одних шортах, оба — загорелые, и солнце безжалостно печёт наши голые плечи, — последнее школьное лето, улица залита обжигающим солнцем — нигде никого не видно, и только слышно, как где-то безостановочно, словно заведённая, кудахчет курица…