На седьмой день Дася снова взяла с собой краски, этюдник и все причендалы в надежде хоть сегодня порисовать. Но когда мы вышли на пляж, нас обступили плотным кольцом курортники, и давай умолять, чтоб Дашка их разрисовала! Совали деньги, набивали цену… Слух о голой художнице за одни только сутки распространился по всем окрестным землям, и теперь нам не давали проходу. Ну все, кончился интимный отдых! Прикольно: вначале мы специально ведь расположились подальше от людей, чтобы Дашка могла отдыхать голой и не стесняться, а теперь Дашутка стала центром внимания, и весь пляж переехал к нам и расположился вокруг нашего пятачка.
Дашка немного растерялась, потом сказала, что обязательно разрисует всех, кого сможет, только вначале пойдет выкупается. И чур — не торопить её! А еще она, прищурившись, напомнила о своем правиле: девушки допускаются на прием только топлесс.
Дашка была в платье, и я, и все присутствующие, конечно, ждали, что будет дальше. В таких условиях ей ещё не приходилось раздеваться — на нее были направлены десятки взглядов, мужских и женских, и никто не собирался отворачиваться. Дашка сложила вещи на песок, обвела всех вызывающим взглядом, подмигнула мне и — быстро и решительно сдернула с себя платье. В толпе заулыбались, прошелестел эдакий неопределенный гул восхищения. Её стройное, загорелое тело было неописуемо красиво, у меня даже слезы навернулись на глаза от гордости за то, что эта умопомрачительная красавица — моя жена. Ее соски, загоревшие первый раз в жизни, сильно потемнели, стали почти бурыми, а пушок на лобке, наоборот, выгорел, и светлел на фоне темного загорелого тела, и волосы выгорели слегка, и в них сверкали золотые нити. И вся она была золотисто-коричневая, блестящая и упругая.
Обнажившись, Дашка подошла, обняла меня, прижалась грудями — и принялась весело щебетать со всеми. Нас снова стали фоткать. Я обнял Дашку за голое бедро, мы попозировали, а потом побежали купаться.
Дашка разрисовала в тот день человек 15. Были среди них и степенные мужики средних лет, и суровые тетки, которые в других условиях непременно обозвали бы Дашку бесстыдницей и кое-чем похуже, а здесь застенчиво и заискивающе улыбались ей. Дашка была неумолима, и они вынуждены были обнажить свои обвисшие бюсты, на которых Дашка рисовала то птичку, то облако, то собачью мордочку. Её фантазия была неисчерпаема, рисунки у нее были простые, но выразительные и ужасно веселые. У меня кружилась голова от восхищения, когда я смотрел, как голая Дашка управляется со всеми, а те — знай только ловят её взгляды. Я помогал ей — держал краски, бегал за водой, даже закрашивал обведенные ей контуры. Она, паршивка, поручила мне закрасить голую девичью грудь, девчушка и так стеснялась, а когда я взялся за её сисю — вообще поникла, нервно улыбалась и дергалась, когда я касался соска. Дашка здорово вошла во вкус — дразнить во мне, в себе и в других эротического чертика.
Потом, уже далеко за полдень, Дашка вдруг объявила о конце рабочего дня, побежала в море, где я отмыл ее от красок, а потом мы решили удрать ото всех вплавь — к вулкану. Туда был километр или чуть больше, ну, мы поплыли вдоль берега, по которому гордо разгуливали разрисованные "модели".
Мы проплыли с полкилометра, устали, выползли на берег… Тут уже не было людей. Мы побрели прямо наискосок через поле к вулкану. Дашка моментально покрылась серым слоем пыли, налипшей на мокрое тело, и я шутил, что никакого вулкана уже не нужно.
На вулкане уже никого не было. Мы ступили в чавкающую грязь, и опять появилось сладкое и непонятное чувство, даже мурашки по коже пробежали. Я заблаговременно снял плавки, оставив их на траве, мы пробрались туда, где было по колено, легли и стали нежно обмазывать друг друга. С чистой кожей эта ласка оказалась еще более головокружительной, чем после выхода из грязевой ванны. Мы нежно мазали и мяли тела друг друга, я снова обмазывал Дашину пушистую головку, с наслаждением покрывая черной скользящей массой ее волосы, и она делала то же самое со мной. Потом мы очень скоро переключились на эрогенные зоны и половые органы, раздразнили себя до одурения… когда я вдруг скомандовал: "А теперь — в преисподнюю!" , схватил Дашку на руки, сразу увяз по пояс, споткнулся — и полетел с Дашкой в руках в самое жерло.
И опять мы визжали и дурачились, опять стали веселыми зверятами, потерявшими разум. Я не давал Дашке протереть веки, все время замазывал их толстым слоем грязи, а она вертелась, как слепой котенок, задыхалась от смеха и колотила меня по плечам…
Потом мы побежали, как малые детки, взявшись за руки, к морю — купаться. Ворвались на берег с визгом и воплями, как черные бешеные черти, насмерть перепугав чуваков, уже успевших забрести туда. Я уж и позабыл, что я голый, а вспомнил только, когда вылезал, и мой член под взглядами нескольких девушек исправно стал по стойке "смирно"… Дашка величественно продефилировала перед ними, задрав носик. Впрочем, те улыбались — видно, узнали "голую художницу".