Губы разжались, Оленька глубоко вдохнула, и к потолку взлетел короткий жалобный вскрик — плоть Егора вошла глубоко в тело девочки, разорвав последнюю преграду. Егоров зад замер ненадолго, затем снова приподнялся — снова опустился. Ещё: Теперь быстрее:
Кровать ритмично заскрипела. Оля совсем обмякла под жилистым телом своего первого мужчины, раскидав бессильно руки и ноги, и лишь глухо постанывала в такт его движениям. Трудно было оторвать взгляд от происходящего — Егор овладевал девочкой аппетитно и обстоятельно, медленно вытягивая член из её нутра и снова медленно, с заметным усилием, загоняя обратно до основания, так, чтобы ощутить мошонкой нежную девичью промежность. Он не спеша насыщался сладостью юного тела, его руки умело знакомили налитые, упругие Олины груди с откровенными мужскими ласками. Наконец, упершись руками в кровать, Егор приподнялся и начал ускорять темп совокупления, уже не просто загоняя, а вкручивая разбухший член в растянутое девичье лоно, делая всё, что нужно, для того, чтобы последующие Оленькины любовники уже никогда не смогли испытать такого неземного наслаждения. Затем он опустился, мужское и девичье тела вновь сплелись перед главным событием. Егор громко охнул, Оля протяжно застонала, ощутив внутри себя тугую струю густого, горячего мужского семени.
Спасительное забытьё так и не пришло к девочке, и она сполна познала великую тайну жизни, утратив невинность и приняв в утробу частицу мужской плоти, навсегда превратившую её в женщину.
Егор отдыхал, не вынимая члена из своей жертвы — очевидно, собирался продолжить, набравшись сил. Дед Иван, оторвавшись от окна, тихонько присел на стоявшую рядом скамейку. На него нахлынули воспоминания:
На фронт он попал 17-летним, желторотым и нецелованным пацаном. В первом же бою ранило в грудь и ногу и пришлось неделями обозревать потолок в госпитальной палате, гадая — отрежут, не отрежут. Ногу, к счастью, сохранили, а вот с грудью пришлось повозиться. Мест в палатах не хватало и его поместили в коридоре, под лестницей. Лежать надоело, хоть волком вой. Санитаркой у них там была простая деревенская девчонка — конопатая и не по-девичьи грудастая. Она быстро высмотрела тоскующего паренька и, как-то поздно вечером, когда больные смирно сидели по палатам — с этим было строго — подошла с ведром и тряпкой к Ивановой койке. Он удивился — мыть пол поздновато. Но плутовка огляделась, поставила ведро, откинула одеяло и, взяв двумя пальчиками нежный мальчишеский член быстро сунула его себе в рот. У Ивана от неожиданности спёрло дыхание, он не мог проронить не звука. Девичий язычок быстро заработал, член напрягся, и парень выгнулся на койке от внезапных, новых и неописуемых ощущений. Ладошка санитарки крепко зажала ему рот, её голова стала двигаться вверх-вниз, и он очень быстро ощутил, как что-то неудержимо рвётся наружу из члена, пытался сдержаться, но не смог. В глазах замелькали круги и, ощутив неземное наслаждение, Иван затих в беспамятстве.
Она стала приходить каждый вечер — он ждал её и с удовольствием отдавался ласкам. Никто не замечал их возни — а может, не хотели замечать. Постепенно Иван матерел и уже не кончал так быстро, как в первый раз. Заметив это, девчонка пришла однажды под утро, когда сон особенно крепок, и, подняв халат, ловко забралась на Ивана верхом. Тот изумлённо смотрел на её обнаженные бёдра, живот и треугольник волос под ним. Она взяла пальчиками торчащий член и, подставив его под свою щель, стала медленно опускаться. Забывшись, Иван охнул, но тут же его рот опять зажала ладонь. Он ощутил горячую, влажную плоть, обволакивающую член. Не спуская с парня томных карих глаз, соблазнительница начала медленный танец любви. Она виляла бёдрами, привставая и опускаясь. На Ивана вновь налетели неземные ощущения, закружили, сбили с толку и он безвольно отдался соитию до самого конца, полностью выпустив своё семя в утробу сладострастницы.
Они ни разу не заговорили друг с другом — зачем, да и о чём? Овладев им, девчонка исчезала так же быстро, как и появлялась. За первым настоящим совокуплением было ещё четыре — затем санитарка исчезла окончательно, мелькая лишь изредка — с неизменными ведром и тряпкой. Иван к тому времени уже окреп, начал вставать, но заговорить с ней всё не решался.
Наконец однажды ночью, рискуя быть наказанным за нарушение режима, он двинулся на поиски своей первой женщины, ещё не зная, что скажет при встрече. В коридорах её не было. Внимание его привлёк слабый свет — очевидно, настольной лампы — из кабинета начальника госпиталя, и странные звуки, доносившиеся оттуда. Окончательно потеряв голову, забыв об осторожности, он приоткрыл дверь — петли, к счастью, не скрипели. Увиденное навсегда врезалось в память — цель его поисков лежала на кожаном диване полностью обнажённая, широко разведя согнутые в коленях ножки, а между ними высился голый зад начальника, движения которого не оставляли сомнения в смысле происходящего. Иван не помнил, как добрался до койки. Обиды и ревности он не чувствовал — просто желание встречи вдруг исчезло куда-то:
: : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : : :
Из дома вновь послышался слабый стон Оли. Дед поднялся и торопливо сунулся к окну. Егор теперь не поднимался на руках, а плотно обхватив ими девичье тело, двигался взад-вперёд. Оленькины волосы растрепались по подушке, её широко раздвинутые коленки подрагивали в такт соитию. Посвящение продолжалось: