— Прошма ты всё-таки… — Синица Ивановна свела вместе ноги, стянула и заотжимала трусы над тазиком. — Ноги-то вместе сведи — ишь растопырилась! . .
Она вынула из кармана валявшегося на кровати халата мобильник и щёлкнула вспышкой, сунув его Раечке между ног, а затем наклонилась и поцеловала в приоткрытый рот свою новую постоялицу пытающуся свести вместе затёкшие до лёгкого озноба коленки.
— Тётя Зина, а душ у вас работает? — Раечка облизнула губки, собирая в кучу глаза и соображая понемногу, что терзавшая её последнюю неделю проблема квартироустройства неожиданно легко разрешена на ближайших три месяца точно…
***
Тем же вечером Раечка познакомилась с Лорой — троюродной падчерицей Синицы Ивановны от позапрошлого мужа.
— Это, блядь, Традисканция! — без особых сантиментов представила Синица, вращаясь жопой у плиты на кухне в приготовлениях ужина, раздобытую себе днём юную жиличку. — Пизда прелесть — я видела! Будет жить у нас со своими учебниками, познакомься, моё солнышко…
Маленькое очаровательное существо с карими чуть раскосыми глазами и туго стиснутой на затылке смоляной косичкой протянуло Раечке узкую смуглую ладошку:
— Глория… Лора…
Раечка в нечаянном приступе лёгкого смущения коснулась её жарких, будто пылающих, пальчиков.
— Рая… Раечка…
Лора левой ладошкой нежно стиснула её правую грудку и мимолётно взглянула снизу вверх в Раечкины глаза. Через мгновенье она уже исчезла в своей комнате, бросив "Ма, я у себя буду ужинать! Принесёшь?". Синица Ивановна всё так же топталась у газово-балонной печки и по ходу перманенто ворчала ("Я те, блядь, принесу! . . Яичницу с зеленью будешь? . . Сегодня вообще твоя очередь по кухне скакать! . . Скажи спасибо, что опоздала — шароёбилась где знамо-незнаемо! . . Тебе бутерброды с икрой? . . ") . А Раечка, обернувшись к кухонному умывальнику, третью минуту уже толкалась ладошками в чугунный гремящий сосок, изображая дежурное ополаскивание, а глаза её были потеряны в маленьком зеркальце напротив, в котором она по-прежнему видела карий исходящий глубинно-нежной тоской раскос глаз Лоры — Раечка нечаянно влюбилась, вода в горшке умывальника кончилась…
***
А Семён возник лишь через три дня, уже почти в самую ночь — голодный, злой и лохматый, как кентерберийский дикообраз.
— Синаида, я три раза ёб вкусно твою мать во влагалище, где в этом доме чистый рушник для героя трудовых буден?! — шумел, громыхая сапогами по кухне, и пугливо прислушивающаяся из своей комнаты Раечка, листая конспекты, никак не могла взять в толк отличие конгруэнтного от сенситивного типов познания.
— Обрушила б я тебе! Где-где — в пизде! Где и всегда же висит, чё — зажмурило с счастья великого?! — в тон реагировала Синаида Ивановна, протягивая мужу полотенце. — Зачинил там дыреней навыворот? Пиздапраёб хуев сын… И не ори — у нас девочка в свободной живёт теперь! Садись, стащу сапоги — совсем заебался-устал? . .
— Девочка? — Семён снизил гуд голоса, перекосился в натуге мысли по диагонали в лице и грузно опустился сракой на жалобно скрипнувший подвернувшийся стул. — Снова, значит, ученью свет и в ванной сантехпрофилактика? Бля, Си, а побухать-переговорить по душам ты подумала — не могла притащить мне напарника? Ой, дурдом, а не дом…
Синаида Ивановна отставила его сапоги ("Не пизди! Она очень хорошая!") , освободила ширинку в мотне ("А бухать уже не актуально — всё равно б напарника не получилось! . . ") и ухватила губами за балду стояка, вопросительно взглянув широко раскрытыми глазами наверх ("Или может сначала поешь? Всё готово… ") .
— Крепче! Красиво соси… — услышала Раечка приглушённый голос мужа домохозяйки и вынуждена была лечь спать, не пописяв, потому что крайне опасалась выйти из своей комнаты и показаться на кухне.
***
Раскрутил её Семён тем же утром. Вместо "доброе утро" он сказал "я тебя люблю", и она почему-то поверила.
Раечка едва успела хорошенько отоссаться в ванной-уборной и в ночнушке ещё заправляла свою кровать, когда дверь в её комнату открылась и на пороге возникло нечто громадно-лохматое и первобытное. Она ещё попыталась сначала изобразить испуг на полупроснувшемся личике, но уже через минуту заново терзала свои простыни, склоняясь над кроватью в полупрозрачной ночнушке. Тонкая ткань ночнушки сильно вминалась между её худенькими ягодицами, край в изгибе сильно задирался над голыми ямочками коленок, и присевший позади за стол Семён удовлетворённо попыхивал полевой самокруткой.
— Правда, што ли, натяжная у тебя? — он закинул ногу за ногу и пошурудил пятернёю в трусах, поправляя зазнобившего.
— Правда… — Раечка не оборачивалась и говорила в полшёпота: в доме никого больше не было (Лора уходила совсем рано обычно, и Синица Ивановна куда-то упиздела) , и ей было жутко и томно от всего происходящего.
— Не может быть! — Семён не поверил. — Это ж редкость! А ну, покажи…
Он убрал самокрут и ловко подсел по неё, залапив большими ручищами её голые ляжки.
— Н. . нет! . . — она заперебирала лапками в тапочках по полу, сопротивляясь ему. — Я — девочка!
— Да ты не боись! Чего? Девочка! . . Чую уже, что не мальчик… Ты не стесняйся — я ж не отдрючить тебя предлагаю! . . А пизду твою я уже видел всё равно! Ало-розовая, тонкогубая, над секелем родинка малая… Ну? По правде? Синка мне фотопортрет твой показывала! . .
— Зачем?! — задохнулась в приступе горючей стыдобы Раечка и обессиленно упала плечиками на свою постель.
— Как — зачем? — Семён задрал ей ночнушку на поясницу и чмокнул колючей щекой в правую половинку попы. — А подрочить? На ночь глядя… Вместе с ней и отдрючились на тебя! . . Сны смешные снились небось? Не жмись, расслабь коленки… дай, посмотрю…