Я вернулся в кабинет и взял Катя за руку. Отвёл её к себе в комнату. Она увидела разобранную постель и отвела взгляд. Ей стало стыдно.
— Только давай сделаем всё быстро, — сказала она с напускной деловитостью, — можно даже не раздеваться полностью.
— Нет, — ответил я, — мы должны сделать всё красиво или не делать этого вообще. Ещё три часа нам никто не помешает.
— Да, ты прав, — сказала Катя и обмякла в моих объятиях.
Я поцеловал её в губы и стал проникать своим языком туда, где находился её язык. Сначала Катя сдерживалась, но потом перестала и разрешила мне похозяйничать у ней во рту. Я делал всё, о чем мечтал в четырнадцать лет и то, о чём не мог мечтать. Я водил языком по её ровным белым зубкам, я тёрся им о её шершавый язычок. Аромат её дыхания был подобен морскому бризу, а дышала она всё более часто. Когда я расстегнул пуговицы на её блузке и проник рукой под чашу лифчика, Катя задрожала в моих руках.
— Что я делаю, Боже, — зашептала она.
Я разделался с лифчиком и перешёл к её джинсам. Снять их без помощи Кати было нелегко. Она отстранила меня и справилась с ними сама, оставшись в одних только трусиках.
— Теперь твоя очередь, — сказала Катя и стала стягивать с меня свитер.
Я разделся и повалил Катю на диван. Я осыпал всё её тело от макушки до ступней ног сотнями и тысячами поцелуев, минуя только самое заветное место, которое пока было прикрыто светлой тканью трусиков. Прежде чем избавиться от них, я уделил особое внимание холмикам Катиных грудей, небольшим, но таким изящным. Их розовые наконечники затвердевали от прикосновений моего языка. Я медленно спускался ниже, а когда дошёл до цели, Катя слегка приподнялась, чтобы помочь мне избавиться от последней преграды. Я поцеловал низ её живота и стал очень аккуратно раздвигать в стороны её стройные ножки. Моему взору предстало истекающее влагой отверстие. Я поцеловал его, вызвав у Кати лёгкую дрожь, а затем прикоснулся к нему языком. Вкус был терпким и слегка солёным. Мне нравился он. Я проникал языком так глубоко, насколько мог, в Катину щёлку, а мои руки в это время теребили её грудь. Затем я занялся её клитором и вскоре довёл её языком до оргазма. Когда Катя кончала, она тихо постанывала и крепко, до боли, сжимала мои руки.
*****
— Не надо больше, прошу, — взмолилась Катя.
Её мучила совесть, и я решил её пощадить.
Катя потянула меня вверх, как бы приглашая войти в себя, но я пока не хотел этого.
— Разве ты не сделаешь для меня то же самое? — спросил я.
— Хорошо, — услышал я в ответ.
Я лёг на спину, а Катя взяла своей изящной ручкой моё достоинство. Она играла с ним одной рукой, а другой сжимала мои яички. Это было божественно.
— Теперь отвернись, — сказала она, — или закрой глаза.
Я понял, что она стесняется, и выполнил её просьбу. Сделав это, я оказался в пучине наслаждений. Такого я не испытывал никогда, ни до, ни после. Её рот творил чудеса. Я открыл глаза и увидел прелестную Катину головку с пышной копной чёрных волос, ритмично двигающуюся с единственной целью — сделать мне приятно. Оценив зрелище, я вновь предался наслаждению.
Когда настало время, я позвал Катю наверх и, поцеловав в губы, поблагодарил. Я вновь осыпал её тело поцелуями, чтобы подлить масла в чуть угасший огонь её страсти. Это мне очень быстро удалось.
И вот, наконец, я вошёл в неё.
Что бы там ни говорили, но самая лучшая поза — та, которую называют миссионерской. Именно в ней женщина может по-настоящему отдаться мужчине, а мужчина по-настоящему овладеть женщиной. Именно это мы и делали: Катя отдавалась, я овладевал.
Ну а когда момент подошёл, мне не пришлось трусливо избавляться от драгоценного семени, роняя его куда угодно, но только не на плодородное поле. Нет, Катя получила все без остатка. Она чувствовала, что наполняется чем-то очень важным, и в этот момент будто расцвела. Мы полежали в обнимку ещё минут двадцать, а потом Катя встала, оделась и ушла в отцовский кабинет. Мне хотелось её остановить, но я не знал как. Я знал, что она не моя.
Вышло так, что в следующий раз я увидел Катю только через год. После своего последнего визита они с мужем почему-то стали пропускать семейные собрания. Но, наконец, один прискорбный повод всё-таки собрал всю семью в полном составе. На этот раз в Ростове. Это был родной город дедушки, и по завещанию его должны были хоронить именно там.
Мы с родителями пришли к Кате и Алексею в гости. Дверь нам открыл Алексей, а Катя стояла с младенцем на руках.
— Как! Почему вы нам не сказали? — удивлялась моя мать.
— Хотели сделать всем сюрприз, — ответил Алексей.
— Сколько же ему? — продолжала она.
— Ей, — поправил её Алексей, — ей три с половиной недели.
Я стал напряжённо считать. Я понимал, что это должен был быть мой ребёнок, но сроки не сходились. Если мы были с Катей близки чуть меньше года назад, то рёбёнку должно быть уже два с половиной месяца. Или я чего-то не знаю о детях?
Я мучительно искал способ остаться Катей наедине, а она будто избегала меня. В конце концов, мне удалось поговорить с ней с глазу на глаз.
— Я знаю, о чём ты хочешь спросить, — сказала она. — Леночка — не твоя дочь. Она Алексея. У нас всё-таки вышло. А тогда с тобой — нет.
— Наверное, это судьба, — только и сказал я.