— А в кого ты влюбляешься? В мальчиков в школе?
— Не-а! Я в киноартистов влюбливаюсь… Влюбляюсь! — поправилась Ирочка.
— Еще я в дядю Федю влюбилась, который к бабушке ходил. Мы с ним даже целовались! Но бабушка это увидела, накричала на дядю Федю и прогнала его.
— Как целовались, в щеку?
— Нет, по-настоящему, в губы!
— Да ты, наверное, не умеешь целоваться! — подначил я девочку.
— Еще как умею! — возмутилась Иришка. Она быстро пересела ко мне на колени, обхватила шею ручками, закрыла глаза и подставила губы для поцелуя. Я обнял Иришку и поцеловал ее в пухлые сладенькие губки, содрогаясь от любви к этому ангельскому созданию.
Что я делаю! Такая любовь невозможна, немыслима, запретна!!!
Мое "копье" восстало и уткнулось в попку девочки. Ирочка слезла с моих колен, осторожно потрогала "копье" сквозь ткань и сказала:
— А можно посмотреть? Мне дядя Федя показывал.
Я не нашелся, что ей ответить. Ирочка приняла мое молчание за согласие. Она оттянула резинку "адидасов" , залезла мне в трусы и освободила "копье". Оно распрямилось и закачалось.
— Ка-акой большой… — восхищенно сказала девочка. Я опомнился и спрятал член в трусы. Прижал девочку к себе, поцеловал в ушко.
— Ирочка, так нельзя делать… — прошептал я.
— Почему? — удивилась девочка. — Дядя Федя мне давал потрогать.
Если бы в эту минуту дядя Федя попал мне в руки, я бы его задушил!
А сам что творишь, мерзкий старикашка?! !
Неожиданно, Ирочка легла на спину, стянула трусики и раздвинула ножки.
— Дядя Аркадий, а давайте любиться, как вы с бабушкой!
— А ты что, с дядей Федей так делала?! ! — ахнул я.
— Не-а. Он меня только целовал и гладил. А я хочу любиться как взрослые!
— Нет, солнышко, как взрослые тебе пока нельзя! Но если хочешь, я тебя тоже буду гладить и целовать.
— Очень хочу!
Я наклонился, и лизнул ее алый бутончик. Девочка вздрогнула. Я слизывал капельки смазки, вдыхая незабываемый запах писечки юной девственницы! Ирочка обхватила коленки руками и начала ритмично двигать тазом, приноравливаясь к движениям моего языка. Было очевидно, что она делает это не в первый раз. Дыхание девочки ускорялось, наконец, она всхлипнула, содрогнулась, ее ноги конвульсивно сжали мою голову. Через несколько секунд, Иришка разжала ножки и обесиленно распласталась на полке, закрыв глаза.
Поезд дернулся и стал набирать скорость, выстукивая извечную дорожную песню. С каждой минутой, состав приближался к Симферополю, где наши дороги с Ирочкой должны были разойтись навсегда.
Девочка уснула. Я накрыл ее одеялом и взобрался на верхнюю полку. Подушка пахла Иришкой. Я сжал ее (подушку!) в объятиях, и в этот миг принял решение. Я никогда не расстанусь с Ирочкой. Плевать мне на все условности и запреты!
Когда наш поезд пришел в Симферополь, я взял такси и мы поехали на квартиру сестры Тамары. Но дверь никто не открыл. На наш стук выглянула соседка. Она рассказала Тамаре, что последнее время присматривала за ее сестрой, а сегодня ночью той стало плохо. Соседка вызвала скорую, но по дороге в больницу сестра Тамары умерла. Соседка передала Тамаре ключи от квартиры. Тамара разрыдалась. Иришка обняла бабушку и тоже заплакала.
Когда женщины немного успокоились, я созвонился с хозяином дома в Коктебеле, сказал, что вынужден задержаться в Симферополе и попросил продавца подождать несколько дней.
Следующая неделя прошла в хлопотах — похороны сестры Тамары, переговоры с нотариусом и адвокатом, который должен был помочь в оформлении документов для получения наследства… Сестра Тамары детей не имела, а муж ее давно умер. Она оставила завещание, по которому ее двухкомнатная квартира должна была отойти Тамаре. Квартира давно не ремонтировалась, но находилась в центре и стоила не меньше ста тысяч долларов.
Прошло две недели. Вопрос с наследством стоял на месте. Адвокат отвечал уклончиво, мол, возникли некоторые трудности с оформлением наследства.