А проблем никаких вроде не предвиделось. И ни чьи родители с дачи внезапно не возвратились. Ребята с девчонками стали развлекаться, как умели. Со слов Мадлен выходило, что девчонки с нее развлечения начать решили. Они для начала решили Мадлен раздеть.
— Забродин, а я ведь тогда еще скромная была, застенчивая, — вспоминала Мадлен. — Ты это можешь себе представить?
— С трудом, — ответил я. Представить Мадлен застенчивой действительно было трудно.
— Что ты! Я чувствовала, что краской от стыда заливаюсь, когда девчонки меня, как куклу, раздели и на стул для обозрения голой поставили. Ослушаться я их не могла. Они же старше меня были. Я для вида капризничала, но делала то, что они мне велели. Они говорили: "Покружись, покажи себя ребятам". Я кружилась на стуле, пока чуть не грохнулась. Мишутка, молодец, подскочил и поймал меня. Мне он сразу понравился. Смуглый такой живчик и симпатичный. Усики у него артистичные. Хотя я уже пьяная в дупелину была, но еще что-то соображала. Помню, что мне поначалу приятно было, что именно я оказалась в центре внимания. Мишутка спрашивал: почему я блондинка, а волосы у меня на лобке темные? — продолжала вспоминать свои юные похождения Мадлен. — Они такую игру придумали: глаза мне плотно завязали, раскручивали, и я должна была поймать и на ощупь назвать того, кто ко мне сзади, сбоку или спереди подкрадывался, по попке шлепал, за грудь хватал или за волосики на пизденке дергал. Мне с самого начала эта игра не очень понравилась, хотя она вроде бы всех возбуждала. Я же ничего не видела, и поймать кого-то было трудно. А потом они нечестно играли. Когда я Мишутку все-таки ухватила за руку и опознала, он уже должен был голым с завязанными глазами водить. А он заартачился. Сказал, что это не считается, что он специально мне поддался. И стал какие-то права качать, что я водить должна, потому как в компании младшая и должна делать то, что мне старшие велят. Я протестовать стала и говорю, что это несправедливо. А они опять повязку мне на глаза напялили, раскрутили и водить заставили. И уже не слегка, как раньше, а все сильнее за задницу и грудь меня щипали. Я вскрикивала, а они, наверное, кайф от этого ловили. Мне такая несправедливость надоела. Я повязку с глаз сорвала и сказала, что больше с ними не играю. На диване клубочком свернулась и заплакала от обиды. Слезы как-то само собой из глаз покатились. Девчонки стали меня утешать. Сказали ребятам, чтобы они меня не обижали, что я еще маленькая, что я девственница и т. д. Но ребята вдруг интерес ко мне потеряли. Мишутку взял Юльку за руку и в ванную ее поволок. А Бориска стал Зинку обнимать, целовать, раздевать и в другую комнату ее потащил. Они по парам разбрелись, а я, выходит, лишняя на этом празднике жизни оказалась…
9
Мне даже жалко Мадлен стало. А когда мне жалко людей становится, то погладить их по головке хочется, что-то сказать им что-то ободряющее… А ободрить Мадлен мне было нечем. И жалеть ее не хотелось. Пожалеешь, а она потом в тебя вцепится, как пиявка, и не оттащишь ее. Лучше бы она воздержаннее на язык была и не все о себе рассказывала. Я рассказать о первой любви ее попросил, а она что мне мелет?
— Так я и не стала в тот вечер женщиной, Забродин, — со вздохом произнесла
Мадлен, — так и не откупорили они меня.
— Почему? — удивился я.
— Не знаю, — искренне призналась Мадлен. — Не судьба, наверное. Они подругами занялись. Те, наверное, им более аппетитными казались. Мишутку Юльку в ванной дрючил, а Бориска — Зинку в смежной комнате. Зинка стонала, а я все слышала и от любопытства и зависти слезы глотала. А почему-то икота меня мучить начала. Бориска вышел голый из комнаты, в ванную пошел. На меня взглянул, и говорит: "Хватит икать-то. Водички попей", — и мимо прошел. А дверь-то в ванную комнату закрыта. Он в нее стучать начал, кричать, чтобы ванную освободили, так как ему и Зинке подмыться надо. Вернулся. Ко мне подсел. Спрашивает: "Ну, что пригорюнилась-то? Не расстраивайся. У тебя еще все впереди". А я на его член повисший с любопытством смотрю и икаю. Я же хуй тогда так близко никогда не видела. Он заметил мой взгляд, ноги раздвинул, пальчиками член обмякший подбрасывает и как будто с ним беседует: "Ну что, браток, устал? Надо еще поработать, браток, надо. Есть такое хорошее партийное слово — надо. И Леночка нам поможет. Она девочка хорошая, скромная, послушная… " И ко мне обращается: "Лен, есть комсомольское задание. Ты комсомолка?" Я киваю и икаю. Он говорит: "Сейчас я тебя от икоты излечу". Берет меня за руку и ведет на кухню. Дверь за собой прикрыл, спиной к ней прислонился, меня перед собой поставил и спрашивает: "Сейчас мы с тобой в оральный секс играть будем. Умеешь?". Я отрицательно качаю головой, и сама боюсь чего-то и в дрожь меня бросает, и икота проклятая не прекращается. Я ведь только слышала от девчонок об оральном сексе, но практики никакой у меня еще не было. Бориска говорит: "Я тебя научу. Это в будущем тебе пригодится. Когда ты захочешь очень, чтобы партнер тебе второй или третий раз вдул. Опускайся на колени". И на плечи мне так надавил, чтобы я невольно перед ним на коленях оказалась, и его член прямо перед лицом моим замаячил. Я чуть ли в обморок падаю, а он членом своим, знай, по лицу моему водит и вроде как инструкцию мне читает: "Глазки прикрыла, ротик открыла, подула слегка… "
Черт побери, я почувствовал, что и мой член от воспоминаний Мадлен напрягся и ему тесновато в брюках становится. Может, Мадлен, стерва, мне специально это рассказывала, чтобы меня расшевелить? Теперь-то она не девочкой глупой была и знала что к чему.