Глафира заново выпрямилась.
— А ты оботри! — Александер начинал задыхаться от напряжения.
— Оботрём! — Глашенька, расставив коленки, всё ближе подносила к хую разворачивающуюся в томной неге грозящей поёбки пизду.
— Оботри!
— Оботру! — она сильно потянула пальчиками в стороны волосатые губки пизды. — Надену вот воротник на шею ему и оботру! Как платком батистовым… как давно… как тогда… Ох как!
Глаша изловчилась-подсела, чуть двинула задницей, приопустилась вся и здоровенная малиновая головка натужно и скользко полезла ей внутрь. За годы разлуки хуй у Александера очень поправился в стати и теперь входил, завораживая, плотно трогая подтекающие от слёз по нему стенки девичьего влагалища…
— Ох, хороший какой! — Глашенька нечаянно пукнула, сконфузилась, попунцовела, но упорно продолжала и лезла всё дальше на хуй, пока головастый дружок не забрался ей по самую ширинку в живот. — Оботру ему творог залупный… С шейки… С головки… С краешков… Чтобы чистый был…
Она чуть приседала вверх и вниз, водя талией, играя в эту позабытую с детства игру, ощущая золупу, ставшую такой невместительной и захватывающей дух, где-то чуть не под сердцем у себя…
— Глашут, осторожнее будь! — предупредил её старания граф, с трудом держа чувства свои за уздцы. — Аккуратней его утирай по башке… Не то вылью в тебя молоко, так и округлеешь тогда вся от радости Глафирчонком-малым!
— Оой! . . Александер Гаврилович… Я готова на всё! . . — на хую очень маялась Глашенька. — От тебя, миленький Александер Гаврилович, буду счастлива, что понесу! . .
Но всё ж явила благоразумие — вакханкой мокрой снялась с напружиненного волхва, да согнулась ало очерченным ротиком к блестящей фиолетовой голове.
Только в рот взяла дружка Глашенька, Александер уже не сдержал: прыснул так, что тепло наполнились в одно мгновение щёки девушки, вздулись и пролили по губам на белую грудь проструившуюся молофью… Глашенька пускала ещё пузыри, стремясь поглотить проливаемое, а саму уж так тут забрало, что стало просто невмочь. Согнувшись над хуем с откинутыми на спину подолами, Глашенька выгнулась спинкой, жопу выставила, Александер ей булки развёл — и коснуться никто не поспел сокровенного места ничем, как уж стало ей хорошо… Белая задница завелась ходуном в руках скорченного в три погибели Александера, заплясали мягкие ляжки, замычала в напев Глашенька, да метнула из-под пизды прозрачну тонку струю…
— Хорошо! . . Молодец! . . Давай, Глашутка, давай! . . Ссы теперь!!! — Александер во весь распалённый игрою той взгляд смотрел ей на булки.
Замирающая уже Глафира поднапружинилась, подобралась животом и пустила теперь более мощную и золотистую цветом струю далеко назад от себя, обильно увлажняя благодарно закачавшийся в метре с лишком от её задницы чертополох…
— Вот, другое дело! — запахивал гульф на штанах Александер. — Облегчила, Глашутонька. Знала б ты, как я рад видеть тебя! Пойдём скорее в дом!
Глашенька, смеясь, замотала головой отрицательно, и Александер был вынужден отпустить её на подмывку в ручей. Он взглянул на веселящееся уже далёкими зарницами на горизонте и постепенно уютно темнеющее небо, вдохнул полную грудь томного ещё предгрозового воздуха, пристегнул по плечам чуть не сорвавшийся с них в пылу плащ и лёгким шагом направился к виднеющейся уже между садовыми аллейками усадьбе…
(Возможное продолжение и развитие произведения на сайте "Ластонька" — http: //lastonka. narod. ru)
* * *