Утро.
Чашка кофе.
Сигарета.
Смотрю в окно. Все правильно — снег…
Ночью во сне приходил отец. В руках он держал мои барабанные палочки.
— Ты почему не был на репетиции?
Снег всегда некстати. И зима некстати. Особенно если на тебе только бурая от пота майка и, оставшийся от прошлой жизни костюм.
Пиджак с намечающимися на локтях дырами, еще не совсем потерял форму, но безвозвратно потерял цвет. Брюки, забрызганные мочой и спермой, гордо пузырятся на коленях. Туфли "на босу ногу" с тоской вспоминают о прошедшем лете и в зиму идти не собираются. Месячная борода и всклоченные, давно не мытые на голове волосы, завершают ансамбль опускающегося на "Дно" Горького, человека. В руке пакет с пустыми бутылками.
— Ничо-ничо, Серега! Щас сдадим "пушнину" — верный червонец! Похмелимся!
Низкорослый, "бывалый" бомжик Васёк, косолапо переставляя подмороженные ноги, семенил рядом, позвякивая стеклотарой.
"Я сдаю бутылки! Я сдаю бутылки!" — Серега скрипнул зубами.
— Поди, не обманет, стерва, не продаст нам воду! Надо будет не отходя попробовать!
— Ну, как же так, Валя? Как же так? Вчера, ведь было по десять?
— Инфляция! Ясно? Вчера — десять, сегодня — двенадцать!
— Ебиттвоюмать! Чо делать?
У Вали надменно-суровый взгляд.
— Да хрен с вами! Пошли! Тока тихо! Никому!
— Что ты, Валечка? Мы — могила…
— От вчера осталась бутылочка, — зашептала перегаром уличная торговка, — по вчерашней цене. Быстро прячьте…
Бутылка должна была удивиться скорости своего перемещения из грязной Валькиной руки в грязную руку Сереги и далее в грязный внутренний карман пиджака, но она просто тихо булькнула и затихла.
"Чтоб вы сдохли, козлы проклятые! Чтоб вы сдохли! Я-то людям радость продаю, а вы, собаки беспризорные… " — мысль заплутала в "свинцовой" от разведенного спирта голове торговки — она приметила мужичка с явными признаками алкогольной абстиненции.
— Мужчина! Шампанского не желаете? И девушку в придачу? — откинула полу длинного пальто и выставила толстую ногу с темно-синими прожилками вздутых вен, обутую в мужской ботинок.
Мужичок шарахнулся от нее, испуганно всплеснув руками.
"Чтоб вы сдохли! Свиньи вонючие!"
— Чо, Валюха, мелковат мужик пошел? — спросила торговку соседка по тротуару.
— Да ну их в… слышь, я твою бутылку продала.
— Какую?
— С бумажной затычкой.
— Валька! Коза ты драная! Это ж яд! Кому?
— Вот мы и дома!
Дом — это полый бетонный куб, врытый в землю с чугунной крышкой люка на поверхности. Внутри разнокалиберные горячие и холодные трубы, на стенах первые неловкие детские попытки писать "нехорошие слова". Поверх труб — доски. На досках — тряпье, собранное на помойках, заменяющее и подушки, и простыни, и одеяла — люкс, если сравнивать с уличной вынужденнонепредвиденной междугаражной ночевкой.
— Ох, наливай скорей, а то подохну! — Васёк протянул к Сереге трясущуюся руку со стаканом.
Серега, ухватив зубами бумажную пробку, откупорил бутылку.
— Как-то пахнет не так…
— А ты не нюхай, ты наливай!
Долгие три секунды — чуть неполный стакан — пей…
Судорожно подергивая кадыком, заросшим рыжей сантиметровой щетиной, Васёк глыкал "горькую". Опорожнил стакан, занюхал кулаком и вмиг осипшим, как после простуды голосом, выдавил, едва сдерживая рвотный рефлекс:
— Сука! Крепкая! Разводи! — и харкнул кроваво на земляной пол.
Серега кивнул и отставил бутылку.
"Устал… уже устал пить… сколько можно? . . что я здесь делаю? . . ну… изменила жена… ну… застал я их… убежал… запил "с горя"… хватит… нужно вернуться, собрать ее вещи и выкинуть… ее… вместе с вещами… все… последняя… завтра утром — домой! . . "
Окурок, бережно подобранный на автобусной остановке, уныло повис между растрескавшихся губ.
— Васёк, дай спичинку…
— А? — с трудом разлепив опухшие веки, спросил тот, — я тут прикорнул малёха, разморило чёт…
— Спичек дай.
— Спичек? Сейчас, — подошел к куче тряпья, — где-то здесь были. Опачки!!!"Таня — Ваня" к нам в гости пожаловал! Зарылся с головой и спит!
— Почему имя двойное? Граф?
— Потому, что мужик, а теребят его, как бабу! Во, глянь! ПионЭр — всегда готов!
Васёк откинул тряпку, которая когда-то в "молодости" была демисезонным пальто, и среди разноцветного рванья забелела голая задница.
— Видал? Сейчас еще смотри, — и он похлопал рукой по ягодице.
Наполовину укрытый разномастными тряпками человек, подтянув колени к животу, встал в очень удобную для соития позу, выставив зад с удивительно округлой, женской формой.
"Любимая поза жены… бывшей…
Как же она стеснялась поначалу, когда нежно, но уверенно, перенаправляла рукой из одного отверстия в другое…
— Наверное, я ненормальная? Тебе неприятно? — спрашивала она.
— Милая, пойми. Мужчины оголтелые собственники во всех отношениях. Но, например, имея машину, являясь ее полноправным, безоговорочным хозяином, все интимные манипуляции передоверяются слесарям из автомастерской.
В отношениях с женщиной, мы, мужчины, стремимся завладеть ею безраздельно, полностью — и душой, и телом. Ее запахом, вкусом, прикосновениями, тайными желаниями и возможностями. И, если женщина любима, то все ощущения прекрасны…
Я люблю тебя и обожаю твое тело… и… "
— У меня уж на него не стоит, — недовольно скривил губы Васёк, — так… в голову… иногда… Если есть желание, засади ему по самые "помидоры"! Любит он это дело. Потом нам спиртику принесет.