Мне-то казалось, что "азалия" — название цветка.
— А это — моя новая игрушка. — Улыбаясь, Настя извлекает из кармана корпус моего сотового телефона, хотя речь явно не о нём. — Можете звать его Стасом.
Сглатываю слюну.
Пытаюсь сглотнуть, вернее. В горле абсолютно сухо. Почему-то у меня возникает странное чувство, будто я чётко знаю наперёд следующую фразу Насти.
— Он будет делать всё, что я скажу. — Вот она и прозвучала. — Покажи-ка, как ты играешь с собой.
Пальцы Насти чуть оглаживают корпус мобильного телефона. Небрежно так. С намёком на последствия ослушания.
Слушаюсь и повинуюсь.
Стоя прямо посреди наполненного детворой гардероба на нулевом этаже среднестатистического школьного здания. Стоя прямо перед тремя несовершеннолетними школьницами, причём, что ужасней всего, симпатичными, отчего рука моя начинает двигаться ещё быстрее. Гадая при этом, какую кару Уголовный Кодекс назначает за "развратные действия" перед несовершеннолетними — и может ли смягчающим обстоятельством в данном случае служить принуждение к этим действиям путём жёсткого шантажа со стороны последних.
Юля, как будто с лёгким отвращением, фыркает, на лице же Азалии возникает неприятно знакомая мне усмешка.
— Ну ты даёшь. — Это она Насте. — Значит, ты всё-таки:
Она недоговаривает.
— Всё-таки.
О чём идёт речь, они не уточняют.
И так ясно, впрочем, что не по годам озабоченные школьницы эти скорее всего давно уже делятся меж собой своими нездоровыми фантазиями.
— Теперь: — Настя облизывает губы, призадумавшись.
Выражение её лица явственно сменилось после входа в школу. То ли тут свою роль сыграла придающая уверенности близость подружек, то ли нечто иное, но последние остатки страдальчески-мазохистских черт покинули её личико. Теперь её взгляд выражает лишь властность, спокойное уверенное наслаждение и некоторую стервозность.
— Теперь спусти брюки. Прилюдно. — Настя ехидно усмехается. — Тебе ведь так хотелось.
Чувствуя себя затравленным зверем, я спускаю брюки, ощущая при этом очередную лёгкую вспышку боли в ещё не забывшем металл паяльника заду.
Бельё под их взглядами натягивается на мне почти до предела.
— Не халтурь, — строго говорит она.
Теперь бельё, кажется, уже готово лопнуть.
Ощущая краску на щеках и при этом сумасшедший стук крови в висках, зыркая глазами по сторонам и не видя вокруг ни одного явно взрослого — к счастью или к несчастью? — я подцепляю пальцами резинку трусов и посылаю её вниз.
Девицам явно смешно созерцать мои трясущиеся причиндалы.
Тонкие пальчики смахивающей на цыганочку особы — как её, Азалия? — на мгновение ловят их в захват и тут же отпускают.
Снова ловят.
И вновь отпускают.
От игры этой — я даже не вижу, но чувствую, — на головке у меня выступает капелька прозрачной влаги. Меж тем в гардеробе повисает стремительно сгущающаяся тишина. Периферийное зрение сообщает, что разновозрастная детвора вокруг начинает интересоваться нами.
— Тебе приятно? — меж тем откровенно веселится Настя. — Может, хочешь, чтобы Азалия продолжила? Тогда попроси её, только вежливо, она же девушка.
Орган мой, наверное, сейчас взорвётся изнутри от распирающего его жара.
— Пожалуйста: — выдыхаю я. — Не останавливайся.
— В смысле? — в чёрных глазах Азалии пляшут лукавые чёртики. — Поясните, молодой человек, что бы вы хотели, чтобы я сделала. Вежливо попросите меня об этом, вот.
Я уже почти задыхаюсь.
— Пожалуйста: поласкай мой: член: