Дома нас встретил встревоженный Лёша. Что-то спрашивал. Ему отвечала Соня, я зависала. Разделась прямо в прихожей — догола. Не знаю, удивило ли это кого, лично мне было всё равно, я так намерзлась, натерпелась страхов, что переступив трусики, поплелась в ванную комнату. Вода набралась, я опустилась в неё. Уснула.
— Тань? — услышала я Соню, сквозь сон.
— А… — открыла глаза.
— Вода уже остыла.
— Не могу встать…
— Лёша! Айда, вынимай её…
Я перекочевала на сильные Лёшины руки, из них в мягкую постель. Соня нанесла мне на лицо специальный крем, убирающий несмывающуюся косметику. Аккуратно убрала и нанесла увлажняющий. Всё это время, я, то спала, то просыпалась.
— Сонь, как хорошо с тобой, — сонно пробормотала я. — Ты не уйдешь?
— Нет, Тань. Спи… Я рядом.
— Знаешь, тёть Тамара, — там, в деревне, когда ещё не замужем была, всегда меня перед сном целовала. Расскажет что-нибудь такое этакое и поцелует, сразу тепло, по всему телу, и сны приятные…
Я почувствовала губы Сони на своих. Открыть глаза уже не было сил…
Глава тридцать вторая.
Проснулась я от разбившейся новогодней игрушки. Знаете, такой глухой мини взрыв — вакуумный. Его ни с чём не перепутаешь. Да, это был стеклянный шарик! Один из моих любимых. В детстве, я их столько перебила, что отлично помню, как они лопаются.
В чемодане со старыми ёлочными украшениями осталось только два красных шарика и один синий. Обязательно, разбился синий, — не красный, потому что именно он, синий, последний, что вешала на ёлку моя мама вместе с папой. Ещё на прошлый Новый Год был желтый, и два красных, один синий, я уронила именно его — желтенький! Теперь разбился синий, со снежинками, точно. Остались только красные.
Я откинула одеяло, соскочила с кровати и, босяком, понеслась в зал. Мне так хотелось удостовериться, что вдребезги разлетелся синий, а не красный.
Какие глупости, скажете вы? Да, вам-то что! Вас же не связывали с детством именно эти незатейливые новогодние украшения! Лопнул не просто шарик, порвалась ещё одна ниточка, по которой я, канатоходкой в новогоднюю ночь, возвращалась в незабываемые детские впечатления.
— Простите, Татьяна Сергеевна! — подбирая с пола осколки, и поднимая на меня свои распахнутые глаза, сказала Настя. — Я нечаянно задела его. Нитка оборвалась.
Разбился красный шарик. Я так обрадовалась. Не представляете!
Лёша кинулся помогать Насте, собирать мелкие, блесками, осколки, но почему-то остановился, замер.
— Что? Что-то не так?! — спросила я обоих.
— Всё так, Тань, — услышала я голос выходящей из кухни Сони. — Просто, ты обнажена.
Лаская, она пропустила ладонь по моей талии, животу и прикрыла "огонёк".
— И ослепительно красива. Да, Настя?
— Конечно, Софья Павловна…
— А ты, Лёша? — прижимая меня к себе, спросила Соня.
— Что, я?
— Разве ты не согласен со мной, Настей?
— Согласен…
— Это надо пылесосом… — проговорила я словно речь шла о ком-то другом. — Настя… не порежься…
Мне было приятно. Комплименты, комплементы… Стыд? Да что вы! Ведь разбился красный шарик! Теперь у меня хоть их всего два осталось, но зато разные. Я повернула голову к Соне и легким чмоком поцеловала в теплые губы.
Настя у меня в гостях! Интересно с вечера или утром пришла? Да, ладно… Из кухни пахло чем-то соблазнительно вкусным. Давно я не просыпалась в таком прекрасном настроении…
— Лёш, ну, чего стоим? Пылесос в маленьком коридоре…
В зале, макушкой под самый верх, стояла пышная, нарядная ёлка! Шторы на окне распахнуты. После шедшего всю ночь снега, видимо, ударил мороз. Через витиеватый узор на замершем стекле, теперь сияло зимнее солнышко. На улице оно было холодным, но в комнате тепло, оно переливалось на серебряном дождике, что мы с Соней набросали к потолку и на том дожде, который, словно изморозью, кутал хвойные иголки.
Я и не подумала одеваться. Пропустив Лёшу за пылесосом, словно балерина, на пальчиках, пробралась через осколки стеклянной игрушки к ёлке и захлопала в ладоши.
— Сонь! Это просто сказка! . .
— Настя постаралась…
— Спасибо тебе, Настенька!