Открыл глаза резко, словно проваливаясь. В комнате неуверенно растекался рассвет. Тетя рядом, немного запрокинув голову вверх, дышала ровно, спокойно, немного посапывая. Ее лицо было таким красивым, что я залюбовался.
Первый раз увидел ее спящей. Обычно, я засыпал до нее и просыпался после. Грудь тети равномерно вздымалась, а соски при выдохе приподнимались. Я лежал глазами почти вплотную к ним, мне было хорошо видно — они набухли и шевелились.
Да простит меня бог сновидений Морфей, но, я не удержался и прислонил губы к одному из них. Сосок был сухой и когда я обласкал его языком — немного солоноватый. Тетя глубоко вобрала в себя воздуха и муркнула или мурлыкнула, я даже не знаю, как описать тот выдох сна. Приоткрытый рот выпустил его с кой-то лаской, губы прошептали: "выше, чуть выше…". Я отпустил сосок и поднялся губами к родинке, ожидая, но она не открыла глаз.
Тетя спала, ее слова были сну или во сне, рука ласкала живот, пальцы опустились ниже, немного подрагивая, заползли в курчавый треугольник. Я замер. Она откинулась на спину, отвела ногу и…
Нет, тетя не проникла во влагалище, наоборот приподняла кисть, ладонью вверх, огладила воздух. Создав из пальцев подобие кольца, как бы что-то обхватила. Нежно, поступательно подвигав, раскрыла себя. Она не раскинула колени, вовсе нет. Просто сжала ягодицы и приподнялась, выгнулась, издавая тихий стон.
Кажется, у меня даже сердце остановилось, перешло в коматозный режим — два-три удара в минуту. Не шевелился — это точно. Тетя застонала громче, ее пальцы резко вошли меж бедер. Зажимая руку, согнутые колени сомкнулись. Поворотом на бок, она оказалась лицом ко мне, — медленно проснулась.
Мы смотрели друг на друга. В глазах тети не сразу появилась осмысленность, она как бы озаряла их постепенно, словно приходя издалека.
— Не спишь? — густо краснея, спросила она.
Я моргнул. Рука тети медленно покинула бедра. Не зная куда спрятаться, попала в мои. Я поймал ее пальцы ладонями и поднес к своим губам.
— Не надо, Горюшко! — прошептала она.
Я снова промолчал, втянул ноздрями ее запах — немного сладковатый. Влажная кисть дернулась, я сжал ладонь тети, приложил губы к нервно-подрагивающим подушечкам пальцев и сопротивление ее руки ослабло.
Тетя смотрела на меня с необъяснимой нежностью и в тоже время, глазами, она просила — отпусти.
Разумную инициативу с женщинами, все же нужно проявлять, это я понял, когда тетя сказала мне про неположенный гребень, в сумку вместе с сарафаном. Я держал ее влажные от желания пальцы и думал — это именно момент мужского решения. Возможно, я ошибался, но на ошибках учатся. В данном случае, лучше учиться на своих, чем на чужих.
Я открыл рот и…
— Нет! . . — тетя выдернула руку, ее пальцы выскользнули из моих ладоней. — Не надо… я… я… милый, хороший… не надо! . .
— Я видел…
Не знаю, но мне не хотелось этого скрыть. Мне хотелось поделиться увиденным. Если не с тетей — то с кем? Рассказать, как понравился мне ее запах пробуждения.
— Видел?! . .
Тетя хотела откинуться на спину, спрятать глаза, лицо. Спрятать себя. Она даже как-то сжалась, но я не дал жемчужине закрыться в ракушке. Снова поймал ее ладонь и поднес к губам.
— Дай, хоть об грудь обте…
Тетя не договорила. Ее пальцы, уже были у меня во рту. Они не только пахли сладковатостью, но и на вкус были сладковаты. Но я наслаждался не пальцами. Впрочем, ими тоже. С уголков глаз тети потекли слезинки, одна застряла на переносице, вторая, пятнышком, расплылась по подушке.
Она всхлипнула.
— Что ты делаешь, Горюшко? Прямо сердце разорвалось.
Ее пальцы выскользнули.
— От чего? — спросил я.
Тетя прильнула губами к своей ладони и, благодарно, вернула обратно, приложив к моему рту. Мне и в голову не пришло, что я сделал нечто особенное.
— От всего… Иди ко мне…
Тетя обняла меня. Я прижался. Тепло еще сонной женщины было приятным. Не возбуждающим, просто приятным.
— А я чуть не упал во сне, — буркнул я, в ложбинку ее грудей.
— Это ты растешь, Горюшко…
— Росту?
— Во сне летаешь, стало быть, растешь.
— Я уже вырос…
— Зачем облил Наташу? — неожиданно спросила тетя. — Она чуть не расплакалась.
— Я не специально…
— А во дворе, о чем говорили?
— Да, так…
— Такая радостная в комнату заскочила. Пока я булавки на ней с платья отстегивала, улыбалась. Спросила — она тоже так ответила. Я ей стелю, а она улыбается.
— А в чем Наташка легла?
Тетя отстранила меня, игриво заглянула в глаза.
— Ни в чем…
— Голая!
— Сначала стеснялась, а увидела — я сняла, и тоже сняла.
— Что?
Тетя взъерошила мне кудри, приложив губы к уху, шепнула:
— Трусики…
Глаза мои раскрылись до придела. Я почувствовал как "отличие" шевельнулось. Тетя нашла его и огладила головку пальцем.
— Еще о ней услышать хочешь? — снова шепнула она.
В горле пересохло, образовался ком, я с усилием перевел дыхание и ответил:
— Хочу…
— Грудки торчком, пупок пуговкой и там волосики золотистые…
Пропихивая ком, я сглотнул. По телу пробежала дрожь.
— Еще? — ладонь тетя плотно обхватила мое "отличие".
Я моргнул. Образ обнаженной Наташки стоял перед глазами.
— Ножки ровненькие, попка упругая…
— А она это делает? — спросил я.
— Горюшко, об этом девушки не говорят даже женщинам.
— Почему?
— Стесняются. Давай я тебя поцелую. Быстро прыснешь, а то мне уже вставать надо.
— Нет, лучше еще расскажи.
— Хорошо. Хочешь, я о себе расскажу.
— Да.
Тетя снова приложила губы к моему уху и тихо произнесла:
— Когда была как Наташа, — делала… С одним мальчиком, младше себя…
Я выгнулся. Мое "отличие" дернулось. Тетя резко опустила голову к моему животу и поймала его ртом.
— С мальчиком? — спросил я, когда она его отпустила и вернулась, втягивая мой запах, постепенно, снизу вверх, — уткнула нос мне в подмышку.
— У него были такие нежные пальчики… Как у тебя. Он проникал ими в меня, — только не глубоко, боязно, и ласкал, ласкал… Я теряла небо над нами.
— Пальчики, как у меня?
— Научить?
— Да.
— Сейчас… Наташу проведаю и вернусь.
Тетя встала. Надевая ночную рубаху, улыбнулась и подмигнула.
— Вздремни минуток десять…