Наклоняя голову, я приближаю губы к основанию члена — к тому месту, где член переходит в мошонку… или — наоборот — мошонка переходит в член… впрочем, какая разница? Член в длину сантиметров семнадцать или, может быть, восемнадцать, но дело сейчас не в размерах, — Эдик лежит на спине, чуть раздвинув ноги, и член его — напряженный, чуть изогнутый вправо — едва заметно дёргается от возбуждения… я касаюсь губами члена у основания — и медленно, медленно скольжу приоткрытым ртом по нежной и тонкой, как пергамент, коже, обтянувшей молодой горячий ствол, к вкусно обнаженной головке… на какой-то мог губы мои замирают на уздечке, и — секунду-другую я ласкаю уздечку кончиком языка, одновременно чувствуя, как напрягается тело лежащего на спине Эдика от неизбежного наслаждения… я не знаю, делает ли так Эдику его девушка Юля, но это сейчас не имеет никакого значения, — даже если в своих эротических играх они практикуют оральный секс, у меня сейчас это получится ничуть не хуже, и вовсе не потому, что у меня в этом деле немалый опыт, а в первую очередь потому, что я… кажется, я люблю… я люблю Эдика! Губы мои сдвигаются выше — я вбираю в рот жаром пышущую тёмно-вишнёвую головку, ощущая привкус перламутровой смазки, выступившей у Эдика от возбуждения… упругая мякоть головки во рту подобна большой перезрелой сливе… я теперь не могу бананы, но я обожаю спелые сливы, — совершая круговые движения языком, какое-то время я страстно ласкаю головку Эдикова члена… затем, медленно скользя обжимающими губами вдоль полыхающего огнём ствола к основанию, я с наслаждением насаживаю свой рот на твёрдый член Эдика, одновременно с этим чувствуя, как ладони его рук осторожно ложатся на мои плечи… да, Эдик, да! У моего армейского друга — младшего сержанта Васи, который сейчас, улыбаясь, беспечно смотрит в потолок с фотографии незакрытого дембельского альбома — член был значительно больше, но и твои жаром обжигающие семнадцать сантиметров — это тоже неплохо…
— Эдик… — говорю-шепчу я, спустя пару минут выпуская его влажно блестящий член изо рта — отрывая мокрые губы от горячего, окаменело-твердого ствола.
— Да… — глухо отзывается Эдик; секунду-другую мы смотрим в глаза друг другу… все мои партнёры, с которыми я имел секс не анонимно, называли меня Виталиком или Виталей, а Эдик во время секса — в то время, когда мы голые — не называет меня никак… то есть, из раза в раз повторяется одна и та же история: стоит лишь нам одеться, и я тут же вновь превращаюсь для него в Виталия Аркадьевича, как будто между нами ничего не было и не происходило, но до тех пор, пока мы находимся в постели, я словно утрачиваю для Эдика своё имя, — ни разу никак не назвал меня Эдик, мой персональный водитель, во время секса… почему я об этом думаю сейчас, глядя в потемневшие зрачки Эдиковых глаз? У младшего сержанта Васи во время нашего секса зрачки глаз темнели точно так же…
— Хорошо? — глядя Эдику в глаза, я вопросительно улыбаюсь; я знаю, что Эдику хорошо — что это никак не может быть плохо… но я всё равно его спрашиваю, потому что хочу услышать его утвердительный ответ.
— Да, — отзывается Эдик, и я вижу, как на секунду губы его трогает ответная улыбка, а в глазах его мелькает чувство благодарности.
Я ложусь рядом с ним — вытягиваюсь точно так же поперёк кровати, прижимаясь своим колом торчащим членом к его бедру. Он тут же поворачивается набок — лицом ко мне, его рука скользит по моей спине, но уже в следующую секунду, переворачиваясь на спину, я тяну Эдика на себя, так что ещё через секунду он оказывается сверху, — лёжа под Эдиком, я с наслаждением обхватываю ладонями его обалденную попку, в то время как он впивается горячим ртом в мои губы… потом мы сосём члены друг у друга — делаем это одновременно, и у меня невольно возникает подозрение, что его девушка Юля ему минет никогда не делала: кайфующий Эдик то и дело сбивается с ритма, так что мне приходится раз за разом придерживать его танцующие бёдра… потом в губы сосу Эдика я — сосу жарко, страстно, неутолимо, — я сосу Эдика в губы, одновременно ладонями лаская — поглаживая, сжимая-тиская — его попку… наконец, когда наслаждение делается почти невыносимым, я, отрываясь от Эдика, шепчу:
— Давай сюда смазку…
Эдик, рывком поднимаясь с кровати, идёт с вертикально торчащим, как кол, членом к полукруглой тумбочке, приставленной к стене, — он прекрасно знает, в каком ящике лежит у меня гель для анального секса.
— И свет… включи верхний свет, — говорю я, с вожделением глядя на упруго-сочные ягодицы… две обалденно-красивые мужские булочки, к которым мне хочется прижаться щекой… почему я не могу это сделать? Потому, что это будет выглядеть сентиментально?
"Верхним светом" я называю вделанные в подвесной потолок светильники, при включении которых спальня погружается в зыбко синеющий полумрак, так что возникает полное ощущение лунной ночи… кстати, тогда, когда младший сержант Вася, уже лишенный мною анальной девственности, трахал в очко меня, тоже была лунная ночь, но свет проникал в каптёрку через пыльное стекло единственного окна, а теперь мягкий лунный свет льётся с потолка — из невидимых глазу светильников, при этом на плазменном экране, имитирующем окно, появляются мерцающие звёзды…
В бликах лунного света Эдик возвращается к кровати, держа в одной руке небольшую квадратную баночку с гелем, а в другой руке — салфетницу… бросив салфетницу на край постели, он на секунду замирает, и я, глядя на него, молодого и обнаженного, в лунном свете стоящего передо мной в полный рост, невольно ловлю себя на мысли, что он… он — на фоне звёздного неба — прекрасен! Младший сержант Вася был малость смазлив, был пожиже телосложением, а Эдик смотрится совершенно мужественно… юно и мужественно — словно чудом возникший из лунного света античный юноша-воин…