Милиционеры меня всегда привлекали. Мышиный цвет их государственной формы необычайно сексуален. Встречаются милиционеры, чьи попки обтянуты так маняще, что я едва сдерживаюсь, чтобы не дотронуться до них рукой и не погладить. Особенно сексуальность милиционеров проявляется на эскалаторе в метро. Стоит ступенькой выше, его развитая, могучая жопа прямо перед самым моим носом, и моя фантазия работает неудержимо, помимо воли: я как будто вижу нежную округлость мясистых ягодиц, щупаю шершавость волосатой промежности, взвешиваю на ладони тяжесть могучих яиц:
Думаю, что мускулистые задницы милиционеров, накачанные по долгу службы регулярными физическими упражнениями, составляют отдельную гордость столицы нашей родины.
С некоторых пор стали встречаться милиционеры и с выраженными контурами спереди. У них отчетливо видно, где головка, а где — чуть сбоку от нее — гуляет яйцо. Или по обеим сторонам головки сразу два. Походка вразвалочку, при которой член и яйца переваливаются с боку на бок, очень идет работникам наших правоохранительных органов, и вызывают к ним законное уважение граждан. Появление таких работников милиции вызвано, говорят, тем, что в органах правопорядка стало больше женщин.
Но я милиционеров почему-то всегда оставлял равнодушными… Они на меня не клюют. Не стану врать, у меня не было ни одного романа с работником милиции.
И вот как-то выхожу из института, а меня окликает молодой человек:
— Алексей Иванович, вы меня не узнаете?
Я вгляделся в него и признался:
— Не обижайтесь, но — нет. Где мы могли встречаться?
— Это я вас ёб в отделении милиции.
Улыбка, что называется, сползла с моего лица. По его серьезным глазам я понял, что он не шутит и что он — страшный человек. Но я нашелся, что ему ответить, чтобы сразу не провалиться в дамский обморок:
— Случай такой помню, но вас — нет. Кроме того, меня тогда выебли трое.
— Я был второй! — радостно вскричал молодой человек. — Помните, я вам еще предложил чем-нибудь смазать для удобства?
— Да, помню. Я вам ответил, что уже смазали до вас.
Молодой человек очень обрадовался:
— Я так и знал, что вы меня вспомните!
Но радость его была недолгой.
— Алексей Иванович, нас всех троих после того случая уволили из рядов милиции. А я без милиции не представляю своей жизни. Я выполнял приказ! Я не имел права отказаться! Поймите! Милиция — такая же армия! Вы же сами мужчина, меня понимаете: вам отдают приказ — вы обязаны его исполнить без обсуждения. Когда вас тогда доставили к нам в отделение с митинга в защиту прав секс-меньшинств, сам начальник отделения разделил нас на две бригады. Одна должна была ебать вашу девушку, а вторая — вас. Он поставил перед нами боевую задачу! Только один из наших отказался, он сказал, что у него не стоит и не встанет. А мы все выполнили приказ!
Молодой человек закончил свою горячую речь. Я нарушил молчание.
— Но я на вас жалобы не писал, — сказал я, не понимая, чего он от меня хочет.
— Не писали?
— Нет.
— Значит, она написала! Нас уволили по ее рапорту!
Мы еще помолчали.
— Знаете, — сказал бывший милиционер, — я вообще-то больше люблю ебать парней. У нас в деревне был Юрка, который сбивал нам, пацанам, целки. Кого берет с собой в ночное, того обязательно выебет. Так, знаете, пацаны всю дорогу хныкали, чтобы Юрка их взял с собой. Мамани с папанями не отпускают, так они к нему сбегали! И я сбегал. Он меня сколько ни трахал, мне ни разу больно не было. У меня даже крови ни разу не выступало. А у других пацанов — они показывали — все очко бывало разворочено в кровь. А они все равно к нему бегали! Член у него был — во! С мой кулак: Но умел приманить мальцов лучше, чем какой школьный учитель, все ребята его очень любили. Так что, знаете, я, можно сказать, один из ваших. Мне целку сбили, когда мне лет десять еще было. Я просился в ночное, потому что и другие ребята просились. А так до этого не знал. Поэтому когда начальник отделения, товарищ майор, велел выполнить задание, то я не отказался, не проявил слабины, не стал ссылаться, что у меня не встанет. На вас у меня и сейчас встает. Вы мужчина очень привлекательный, умный.
Он, кажется, закончил.
— Спасибо, — сказал я.
Пока он говорил, я вспомнил ту ночь. Нас — человек десять — доставили с митинга в поддержку секс-меньшинств в отделение милиции, отобрали паспорта. Но через несколько часов оставили почему-то только нас с Людой Гореловой. Кто-то из наших наклепал, что мы активисты: она — от лесбиянок, я — соответственно. Мы сидели в одиночных камерах до самой темноты. Потом к ней вошли женщины-милиционеры, ко мне — парни и велели раздеться догола. Люда качала права, я слышал ее возмущенный прокуренный голос:
— Не имеете права раздевать догола задержанных! Обязаны отпустить в течение четырех часов, а уже прошло часов восемь!
Но женщины-милиционерши содрали с нее одежду силой, я слышал звуки возни. Потом у нее захлопнули дверь камеры. Меня тоже раздели догола. А уже потом я услышал, как Люда возмущалась:
— Я против! Без моего согласия не имеете права! Я согласия все равно не давала!
Ее, видно, насиловали для проучки. А я спокойно повернулся на живот — и меня по очереди выебли. Я:
— Я, — вдруг произнес я вслух, — не принял близко к сердцу ваше поведение. Встречались мне ёбари и получше.