В телефонной трубке раздался слабый мужской голос:
— Алеша? Алеша? . . Позовите Алешу!
— Я вас слушаю.
— Алеша, это Юра Голубцов, я умираю, привези мне баночку йогурта:
Голубцов пробудил во мне самые паскудные воспоминания. У нас с ним одно время было, много лет назад, он даже жил у меня, но потом внезапно исчез. Я его искал три дня, хотел даже заявлять в милицию, потому что он не отвечал по мобильному. Наконец, нашел. Оказалось, что он женился. Мог бы сказать, предупредить — я что, связал бы его? Просто сбежал…
— Может быть, тебе привезти еще что-нибудь, кроме йогурта? — холодно спросил я.
— Нет! Нет! Больше ничего!
: В больнице он лежал в хирургическом отделении. Палата отдельная.
— Ого, у тебя отдельная палата! . .
— Да какая отдельная! Это бокс для тяжелых больных. Я умираю! Сними утку со стула и сядь.
Я сел. Достал из портфеля баночку йогурта.
— Сейчас не хочу. Поставь на тумбочку. Я потом.
Я смотрел на умирающего и обиженно молчал.
— Врач сказала, что медицина сейчас еще многое не может, — объяснил Юрка. — Достижения большие, но не во всех областях.
Я молчал.
— Вот, — сказал Юрка. — Они теперь больным говорят всю правду. Мне это нравится. Это лучше, чем всякие экивоки и ложь насчет долгой жизни. Я смерти не боюсь, и готов. Легко умирать, когда знаешь всю правду.
— Где же твоя любимая жена? — не вытерпел я.
— Ой, Юльку-ангельскую душу, не трожь! Она сказала, что если со мной что случится, то она меня не переживет. Ее мне жалко больше, чем себя. Она: — Он зашептал: — Она оплачивает уход за мной.
Дверь скрипнула и вошла медсестра. С термометром. Стряхнула и положила на край тумбочки.
— Сейчас ставить или когда? — жалобно спросил Юрка, воздев глаза.
Медсестра, крупная девушка 56-го размера, соизволила ответить только в дверях:
— Ставьте, когда хотите.
И ушла. Юрка объяснил:
— Люся. Чудесная сестра! Очень чуткий человек. Она сегодня до шести, а ее сменит Вера. — И снова зашептал: — Юленька им обеим доплачивает.
Помолчали. Я спросил:
— А что тебе болит?
— Резекцию желудка сделали. Вжик! Полжелудка нету.
Снова замолчали.
— А отчего ты умираешь? От резекции не умирают.
— Кто — как, — резонно ответил больной.
Опять помолчали.
— Съешь йогурт, — попросил я.
— Потом, потом.
— Когда потом? Вдруг не успеешь?
— Ты все шутишь: А, знаешь, Люся на тебя клюнула, на твою кожаную куртку. Расскажи, с кем живешь-кого ебешь?
— Ни с кем не живу. По тебе горюю.
Это было почти правдой. После Юрки у меня было еще два-три. Ну, может, четыре-пять:
Я продел руку под простыню и взял его агрегат. Поласкал. Агрегат умирающего стал напрягаться. Скрипнула дверь — я резко отдернул руку. Вошла слон-Люся.
— Клизму сейчас делать или будете на ночь?
Юрке передался мой рывок, он не сразу сообразил, что ответить. Я повернулся к Люсе и сказал:
— Клизму, Люся, будем делать на ночь.
В ее глазах я прочитал желание отдаться мне сию минуту, в дверях, стоя. Моя кожаная куртка на нее подействовала. Она вышла, не утолив своей половой потребности.
Я снова быстро сунул руку под простыню — агрегат напрягся еще больше. Я начал его подрачивать. Юрка слабо застонал:
— Мне сейчас не до этого, Алеша: Знаешь, я хотел тебя попросить об одной вещи. Ты всегда говорил, что тебе нравится мой член.
— Он отличный, Юрка!
— Когда я умру, отрежь его и отвези на бывшую Выставку достижений народного хозяйства. Правда, мне не до этого:
— Обещаю.
Тем временем будущая гордость России напрягся на полную мощь, и я понял, что настолько "до этого" , что дело серьезнее, чем можно подумать.
— Эта твоя чуткая Люся снует сюда взад-вперед?
— Юленька ей приплачивает:
— Я бы ей приплатил, чтобы она сюда не заходила пятнадцать минут.