— Ты шутишь или рехнулся?! — прорычал я. — Ты что мелишь?! Может нам прокатить Ольгу за этой кобылой прямо перед окнами двадцать третьего отделения милиции, оно здесь рядом, через дорогу, тогда уж сухари точно обеспечены! Я что-то не пойму: то ли ты дурачишься надо мной, то ли цену набиваешь?!
Он хмыкнул и ответил:
— Спокойся, Константина, спокойся. Цену-цену, конечно, цену.
— Ну и сколько вы хотите?! Только не морочьте мне голову татарскими кобылами!
— Нам можно пошушукнуть?
— Можно, только быстрей!
Они довольно быстро пошушукались, и Коля доложил:
— Карашо, Константина. Мы не берём кобыла татарин-дворник, чёрта с нея. Мы берём твоя рискованный плана, но отченно просим: повышать деньги — не пятнадцать тысяча, а восемнадцать тысяча. Плюс — кормиться не один колбаса, сыр и селёдка, а молоденький курочка, красный икра, оченно короший водка и ещё не мешай бы нам овощи-фрукты. Вот так-то, Константина.
Я кисло улыбнулся и укорил его:
— Эх, Коля-Коля, ты думаешь, я сразу не понял, к чему ты тянешь резину? Ладно, будь по-вашему. Что — рады? Обобрали человека до нитки и рады?
Они все трое хитро захихикали, и Коля ответил:
— Однако боязно, Константина, поэтому рады. Твой Ольга и твоя папа мы карашо знай, карашо к ним относись, а затра придётся мало-мало на них свой рук применяй. Ты понимай как это трудно по-человечному? Мы рады, что побольше деньги нас успокоит и наша совесть очень хорошо смягчайся.
— Ладно-ладно, по рукам, ну вас… — сказал я и протянул ладони, — так и быть, меняю расценки, меняю обычный закусочный стол на королевский обед, и каждому калмыку — по Мерседесу.
Они все трое громко засмеялись и хлопнули меня по ладоням.
Мне было не до смеха, потому что совсем скоро наступит завтрашний день…
И ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ НАСТУПИЛ…
ЧЕРЕЗ ТЕМНОТУ…
ЧЕРЕЗ РАННЕЕ ХМУРОЕ УТРО…
ЧЕРЕЗ БЕГУЩИЕ С БЕШЕНОЙ СКОРОСТЬЮ ЧЁРНЫЕ ОБЛАКА НА СЕРОМ НЕБЕ…
ЧЕРЕЗ СУМАСШЕДШЕЕ БИЕНИЕ МОЕГО СЕРДЦА, СТУК КОТОРОГО СЛЫШАЛСЯ, КАЗАЛОСЬ, ВО ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ…
Моё воспалённое воображение быстро рисовало яркую картинку: чёрный "Lend Rower" подвозит Ольгу к метро, она целует отца, открывает дверцу машины, стройные ножки в красных полусапожках касаются тротуара и топают по лёгкому снежку в сторону нашего дома, который виден совсем близко. "Lend Rower" срывается с места, и отец мчит куда-нибудь скоротать несколько часов, чтобы вскоре вернуться обратно к тому же дому.
Пока я фантазировал на тему их приезда, Ольга действительно шла по двору в тёмно коричневой куртке с большой спортивной сумкой на плече, она завернула к подъезду, стремительно подходя к нему.
Четвёртый калмык-дежурный, взятый мной специально для улицы, опёрся на длинную палку метлы и достал телефон…
Три "китайских стража" в полной готовности сидели на кухне, я был с ними, но без костюма. В моей руке резко зазвонил мобильник, и все насторожились.
— На связи! — ответил я.
Голос дежурного торопливо доложил со двора:
— Ольга вошёл в подъезд!
— Понял! — сказал я и кивнул всем троим. — Вперёд, "китайцы"! Началось!
— Мы сделай всё, как ты велел, Константина! — строго и чётко уверил Коля-калмык.
Нацепив на лица страшные маски с большими красными ушами, с белыми клыками в открытых пастях, широкими синими носами и узкими щелками для глаз, они мгновенно заняли места в прихожей: два спрятались за одежду вешалки, а другой притаился у входной двери.
Подождав несколько секунд и убедившись в полной готовности, я скрылся за дверью своей комнаты.
На краю дивана настороженно сидела Наталья, прикрыв уши ладонями. Она испуганно посмотрела на меня и тихо спросила:
— Идёт? . .
Я кивнул.
— О, Господи, скорей бы, скорей бы, скорей бы… — пролепетала она.
Я прилип к стене и внимательно начал слушать.
И вот: Ольгин ключ наконец-то открыл замок, который звучно лязгнул два раза, входная дверь открылась с тихим скрипом, и шаги ступили в прихожую.
— Эй, Костик! — раздался весёлый Ольгин голос. — Ты где?! Ау-у-у!
Наталья закрыла глаза и ещё сильней обхватила уши.
В прихожей резко щёлкнул включатель, Ольга коротко взвизгнула и тут же замолчала, на несколько секунд зависла бурная суета, потом перешла в чёткие размеренные движения рук и ног, и всё невидимое действие переместилось, по-моему, в отцовскую комнату, как и должно быть по плану.
Я заглянул в щелку своей приоткрытой двери и увидел на полу Ольгины сапоги, куртку, спортивную сумку и скомканные джинсы, потом шагнул к Наталье и потрепал её за плечо.
Она открыла глаза, отпустила уши и с надеждой прошептала:
— Всё? . .
— Пока, думаю, всё, — ответил я. — Сейчас войдёт Коля, и будет продолжение. Ясно?
Она кивнула и снова прижала уши ладонями.
Я отрицательно помотал головой.
Наталья поняла и опустила руки.
— Не бойся, — сказал я, — она уже не сможет ни визжать, ни кричать, будет только мычать, потому что рот заклеен пластырем.
Наталья ужаснулась, сдержалась и тихо произнесла:
— Почему ты так спокойно об этом говоришь, Костик… она ведь моя сестра: какая-никакая, а сестра:
— Потому что я ненавижу её. А тебя что жалость обуяла? Ты же совсем недавно так ревела в машине, глядя на фотографии.
Вошёл Коля-калмык со спущенной маской и шёпотом доложил:
— Ольга готов, можно поставлять на горох.
— Молодец, — похвалил я и показал на Наталью, — она пойдёт с нами ставить Ольгу на горох. Пойдёшь?
Наталья проглотила тяжелую слюну и с огромным трудом ответила:
— Пойду:
Когда мы втроём — я, Наталья и Коля-калмык — вошли в костюмах и масках в отцовскую комнату, Ольга лежала на полу в одних трусах и лёгкой кофте, руки и ноги были завязаны назад, причём кисти и ступни — ловко перехвачены единым узлом. Её рот был заклеен широким пластырем, она нудно и противно мычала, лицо выражало дикий испуг, а слезливые глаза умоляли о пощаде.
Казалось, Ольга узнала меня и Наталью, но: это только казалось, потому что костюмы и маски были абсолютно одинаковы, и ничего заподозрить было невозможно.
Мы все трое чётко и делово подошли к длинному ряду серых бумажных пачек, на которых было написано ГОРОХ, взяли по пачке, открыли и демонстративно стали высыпать в большой продолговатый деревянный жбан, с каждой секундой всё больше и больше устрашая Ольгу. Повторив несколько раз этот процесс, мы с Колей теперь дружно приподняли "несчастную пленницу" и опустили голыми ногами на горох. Высокие края жбана, которые были Ольге почти по плечи, никак не позволяли выбраться из него со связанными руками и ногами, как бы этого ни хотелось.
Ольга молчаливо заплакала, затряслась и поняла всю свою безысходность: твёрдые круглые шарики совсем скоро начнут давить на ноги и мышцы.
Недалеко от неё стоял точно такой же жбан, уготованный для другого пленника.
Мы все трое развернулись, почтительно поклонились Ольге, поднеся к маскам ладошки-лодочки, и вышли:
За кухонным "праздничным" столом я и Наталья ничего не ели и не пили, всю еду и водку поглощали только калмыки, мирно и тихо о чём-то курлыкав на своём языке.
Я крутил пустой стеклянный стакан и напряжённо думал.
Наталья изредка глядела на меня, мазала хлеб красной икрой и заполняла тарелку.
Коля перегнулся через стол и сказал:
— Константина, мне пойти проверяй Ольга, она много-много на горох стоять, кабы чего ни случайся, — и кивнул на часы.
Я поднялся и мрачно ответил:
— Сам проверю, ешь, — и протянул ему мобильник. — Будь на связи, может Саша звонить.
— Я с тобой, — решительно сказала Наталья и вышла из-за стола.
— Пошли.
Мы запахнули костюмы, нацепили маски, я взял большую чашку и налил холодной воды из-под крана…
Войдя в отцовскую комнату, я заметил, что Ольгина голова безжизненно повисла в сторону.
Наталья хотела кинуться к ней, но я остановил её прыть и двинулся один.