– Проходи, дорогой, проходи! – он буквально втянул меня в кабинет, похлопал по плечам и спросил с добрейшей улыбкой. – Ну, как?! Одолел?!
– Одолел! – гордо ответил я и выдохнул, словно сбросил с плеч тяжёлый камень.
– Ай, молодец! И привёз ровно в срок! Молодец! – Пчелинцев кивнул на кожаные чёрные кресла, стоящие вокруг низкого журнального стола, и спросил. – Может присядем, кофейку выпьем?
– Спасибо, Евгений Саныч, не могу, дела! – я вынул из пакета китайский роман и протянул ему. – Вот, оставляю вас наедине с ним и с нетерпением жду звонка!
Он взял роман, взвесил на руках и с большим удовольствием громко прочитал титульный лист:
Ч А Й И З У Т Р Е Н Н Е Й Р О С Ы
ф э н т е з и
А потом сказал:
– Ты уж извини, что пригнал тебя в редакцию, но никак не могу привыкнуть читать с компьютера, привык вот так держать страницы, видеть буквы именно под таким углом, править ручкой на полях и слышать постоянное шуршание бумаги! Ну что со мной поделать?!
– Да ничего, я прекрасно знаю вашу привязанность, Евгений Саныч.
– Но разделить не можешь.
– Нет, не могу, я наоборот привык стучать по клавишам и видеть монитор.
– Что поделать, Константин Юрич, привычка есть вторая натура! Ладно, нашей короткой встрече – конец, я начинаю читать и постараюсь не затягивать твоего ожидания! – он снова протянул руку и вдруг что-то вспомнил. – Да, секунду, чуть не забыл: не столь важно, но всё-таки: Представляешь, тут одна японская кинокомпания ФУДЖИ-ТАТО-ФИЛЬМ и китайская ШАНХАЙ-ТИВИ уже проявили к тебе преждевременный интерес, к твоему детищу.
– Это как?
– Дуриком, иначе не назовёшь. Сидя в ресторане Дома литераторов, мой младший редактор Витя Тарасов в разговоре со своим знакомым киношником из Японии возьми да скажи между делом о твоей задумке, а тот загорелся, уже хочет почитать, уже шепнул китайцам на ШАНХАЙ-ТИВИ. Во как! Вперёд батьки – в пекло! Даже Я ещё не открыл ни одной страницы, ещё не принял решения издавать роман или нет, а эти шустрики уже снимать навострились! . .
Уходя от главного редактора по тусклому коридору и спускаясь по той же крутой лестнице, я подумал: "ФУДЖИ-ТАТО-ФИЛЬМ и ШАНХАЙ-ТИВИ это – совсем неплохо, но конечно преждевременно, всё ёщё вилами писано. Меня больше задело другое: почему Пчелинцев сказал о привычке как о второй натуре? Он ничего зря не говорит. Почему акцентировал на этом? Случайно? Конечно, случайно, но попал в точку. Моей привычкой с некоторых пор стала м е с т ь, значит моя вторая натура – м с т и т е л ь. "Неуловимый мститель" , да нет – злостный мститель. Чёрт! Как это всё надоело и мешает жить, какой-то сплошной бред, надо немедленно с этим покончить, немедленно!".
Я встряхнул головой, часто поморгал веками, достал мобильник, включил и набрал номер. Возбуждённый голос Ольги тут же опередил меня:
– Костик! Полный порядок! Все соберутся в два часа и будут ждать! Можешь приезжать!
– Понял! Еду! – и вышел на улицу.
Там падал пушистый чистый снег – на крыши машин, на скамейки сквера, на плечи и шапки прохожих, на спины собак, на ворон, голубей:
Когда я шагнул из лифта на лестничную площадку, держа в руках пакеты с фруктами и вином, уже точно знал, какие слова надо сразу сказать с порога квартиры.
Нажав кнопку звонка, мой палец отпустил её, и почти сразу послышался деревянный стук, быстро приближавшийся к двери, потом щёлкнул замок, и дверь открыла Ольга, неуклюже пятясь на костылях и пропуская меня.
Ольгино лицо было бледное, похудевшее, с очень большими влажными глазами – они смотрели на меня с глубоким внутренним страхом. На ней аккуратно сидело ярко-праздничное длинное платье, скрывавшее ноги почти до самых ступней.
– Проходи: – тихо шевельнулись её сухие губы.
Я вошёл и заметил молчаливую Тамару Петровну, почему-то робко глядевшую из ванной комнаты своим мощным "портретом" с голубым бантом под воротником, зато в коридоре смело появился Юрий Семёныч в тёмном костюме и ослепительно белой рубахе с галстуком, он замер в напыщенно-актёрской позе и вопросительно уставился на меня.
– Я приехал просить прощенье, я хочу извиниться, – стеснительно проговорил я, словно провинившийся ребёнок, и протянул пакеты Юрию Семёнычу.
Он пренебрежительно хмыкнул и резко ответил:
– Что ты мне тычешь?! А вдруг там у тебя килограмм тротила, сейчас возьмусь, и как шарахнет!
– Перестаньте, Юрий Семёныч, – заступилась Ольга и закрыла за мной дверь. – Там фрукты, вино, шампанское. Человек с миром пришёл, даже извиниться хочет, а вы со своими: шахидскими шутками: Костик, раздевайся, проходи, – и хотела сама взять пакеты.
– И правда, Юрий Семёныч, – сказала Тамара Петровна, наконец-то выйдя из ванной комнаты в шикарном шёлковом голубом платье и схватив пакеты из рук дочери. – Вы разве не видите, что Костик явился чинно и благородно? Значит, он что-то понял, осознал, перестрадал. Ведь так, Костик?
Я покорно закивал головой:
– Понял, Тамара Петровна. Осознал, Оленька. Перестрадал, отец.
Юрий Семёныч вдруг сильно схватил меня за руку и толкнул в комнату:
– Не называй меня отцом, умник! Я приехал сюда, скрепя сердце лишь по одной причине – набить тебе морду, иначе другого случая никогда не будет, даже белую рубаху надел, чтобы сохранить брызги твоей мерзкой крови, как доказательство своего удовлетворенья!
Кто-то в ужасе вскрикнул – то ли Тамара Петровна, то ли Ольга, и бросились мне на помощь.
Юрий Семёныч действительно хотел ударить, но в комнату вовремя влетела Наталья, где-то сидевшая до сих пор, она опередила мамашу с сестрой, подскочила ко мне и властно шикнула на Юрия Семёныча:
– Только попробуйте! Я тут же откажусь от своих слов, а у вас осталось всего несколько дней!
Он моментально поостыл, секунду подумал, натянуто улыбнулся и "доброжелательно" предложил:
– Действительно: ты чего стоишь "сынок" : как бедный родственник? . . Давай-давай, раздевайся, проходи, будем пить и закусывать фруктами…
Он гордо развернулся и зашагал из комнаты, цитируя на ходу:
– "Собрание друзей не видел лучше я!
Мы все в одном ключе,
Мы все в одном созвучии!" – и громче громкого закончил. – Уильям Шекспир "Укрощение строптивой" , четвёртый акт, действие третье!!!
Наталья очень волнительно смотрела на меня и будто ждала чего-то.
– Я всё знаю, – спокойно ответил я на её молчаливый вопрос. – Желаю удачи в сказочной Эль-Фуджейре, ты долго мучилась, искала и, по-моему, нашла своё счастье. Верно? – и посмотрел на совершенно оторопевших Тамару Петровну и Ольгу.
– Прости: Костик: – прошептала Наталья.
– Что ты, что ты, это я у тебя прошу прощенье, у Ольги прошу, у вашей мамы.
Тамара Петровна распорядилась:
– Наталья, помоги мне помыть фрукты и оставь, пожалуйста, Ольгу с Костиком наедине.
Наталья с мамашей мигом удалились, а Ольга взяла мою куртку и осторожно сообщила:
– Ты не пугайся, но я тоже всё знаю – про тебя и Наталью, про вашу кратковременную связь.
– Я не пугаюсь, "мы же все в одном ключе и все в одном созвучии" , поэтому в этой семье всё очень быстро меняется и быстро узнаётся.
– Хорошо ответил, мне нравится, – она кисло улыбнулась, – но почему ты так безжалостно бил Наталью, просто кошмар какой-то?
– В каком смысле? – не понял я.
– В прямом, она показала нам видеозапись.
– Показала?! . . А-а-а, да-да, я хотел её изнасиловать в коридоре: но я потом извинялся и сейчас тоже, и ещё буду извиняться: я в тот момент был так одинок: просто невыносимо: да и ты, между прочим, тогда уехала с Юрием Семёнычем:
– А я тебя и не виню, хотя эта запись до ужаса страшная, но виновата только я, что ты кидался на сестру, прости меня.
– Да что вы извиняетесь передо мной? Поймите, это я приехал просить прощенье, и ты пойми в первую очередь, Оленька, – я чмокнул её в щёку.
– Ой, – вырвалось у неё. – А ещё?
Я чмокнул ещё и ещё несколько раз.
– Господи, неужели я чувствую твои губы? Неужели всё может вернуться на свои места? – и она прикрыла глаза, а веки дрожали как крылышки пугливой бабочки. – Господи, я не хочу никакой Эль-Фуджейры, я хочу на нашу с тобой дачу в деревню Рогово к маленькой речушке под милым названием Мочка, я хочу каждое утро брать у бабы Клавы парное молоко, свежие куриные яйца из-под её несушек и ходить за вкусным серым хлебом в деревенский лабаз. Неужели всё может вернуться?
– Может, если вы сейчас с сестрой будете во всём меня поддерживать и защищать от нападок Юрия Семёныча.
Она открыла глаза и протянула губы:
– Будем, будем, будем, поцелуй сюда, прошу.
Я поцеловал и тут же отпрянул назад:
– Увидят.
– Ну и что, глупенький. Мама только и мечтает, чтобы мы опять сошлись с тобой, а ЕМУ наплевать, он исправил своё положение за счёт моей сестры, а теперь спит и видит, когда улетит, наконец, в Эль-Фуджейру вместе с Натальей.
Тамара Петровна, проходя мимо нашей комнаты и неся тарелки с фруктами, пригласила:
– Оля! Костик! Всё готово! За стол!