Я не выдержал:
— Слушай, Наталья, заканчивай! Ты прекрасно понимаешь, о чём я! Я же только что видел, как ты дёрнулась при слове "Москва-Петербург" , будто с тобой кто-то недавно обсуждал этот маршрут, и ты вспомнила! Не так ли?!
— Костик, ты действительно странный — возьми и сразу расскажи тебе, мало ли кто и что со мной обсуждал.
— Так-так, давай-давай! Можно и не сразу! — ухватился я. — Но всё-таки кто-то обсуждал?! Этот кто-то не твоя ли сестра, а? Говори-говори! А может у них были и другие маршруты?! Ты же в курсе всех дел, я чувствую! Тебе сестра молчать приказала, да?! — я упорно давил на неё.
— Ты, Костик, упал не на грабли, а на телеграфный столб, — ответила она, терпеливо выслушав меня, — почему я должна вот так просто всё рассказать? За какие коврижки?
— Коврижки?! — взбесился я и схватил её за горло всей пятернёй, но не сильно, а чуть-чуть. — Хорошо, что тебе надо взамен?! Я сейчас в таком состоянии, что запросто могу придушить, если будешь тянуть!
А Наталья вздохнула и протянула с невероятным сладострастием:
— Наконец-то… наконец-то я чувствую твою руку… я давно хотела этого… я всегда думала: неужели эта рука так несправедливо будет ласкать только одну мою сестру? . .
— Что-что-о-о?!
— "Что-что" , — передразнила она и положила свои мягкие пальцы на мою ладонь. — Дурачок, если возьмешь не за горло, а пониже, будет ещё лучше, вот что, — и она быстро скользнула моей ладонью на свою грудь.
— А ну, пусти! — крикнул я и вырвался. — А ты, погляжу, яблочко не лучше своей старшей сестры, недалеко упало от гнилого дерева!
— Я хоть яблочко, а ты лопух придорожный, на который кое-кто постоянно гадит. Я, Костик, действительно в курсе всех дел и знаю ТАКОЕ, что у тебя волосы дыбом встанут, даже представить себе не можешь, лопушок ты мой.
*****
Ужасно-противные мысли скакали в голове и стучали по вискам, словно кулаки по стене, когда я на следующий день в двенадцать часов пятнадцать минут стоял на улице Марата с тем же фотоаппаратом и прикрученным к нему длиннофокусным объективом.
"А вдруг он здесь один? А где она? Она вполне может веселиться с другим хахалем в той же Москве, а не с отцом. Постой-постой, тебя не туда понесло, а как же обнажённый рисунок? Вот именно — рисунок. Глупо, она может быть только здесь, с ним. Если отец рисовал её обнажённой, значит, обязательно был момент полного откровения — шампанское, поцелуи, разложенный диван. Мы знаем этих художников, рисующих молоденьких девушек без трусиков и лифчиков, они все до единого "падки к сладким пирожкам" — Шекспир: Чёрт возьми, при чём тут Шекспир? Короче, подлый отец приручил Ольгу к себе, и она здесь, с ним. Они вместе придумали Астрахань, которая оказалась Питером для двоих, постелью для двоих, "вокзалом для двоих" — Рязанов: Чёрт возьми, при чём тут Рязанов? А если отец один?".
Моя шпионская дозорная точка была неплохо скрыта тонкими деревьями на той стороне улицы, откуда я следил за красивым особняком "Дома Бажанова" в стиле северного модерна. На фасаде здания висела очень скромная по исполнению, но как бы двусмысленная по содержанию афиша, которая предвещала н е о б ы ч н о е я в л е н и е:
21 НОЯБРЯ. 13: 00.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ ГОЛОЙ ВЫСТАВКИ МИХАИЛА САЕНКО.
Я вскинул фотоаппарат, примостил к нему глаз, точно по инструкции навёл объектив на резкость и нажал кнопку затвора, сделав снимок общего вида "Дома Бажанова" с этой самой афишей.
Приглашённый элитный народ постепенно прибывал, он был одет разношёрстно: кто-то изысканно, даже классически, кто-то — в джинсах, джинсовых куртках, слегка потёртых кожанках, но со вкусом самой лучшей рекламы глянцевых журналов.
Отца с Ольгой среди них я пока не заметил.
Дорогие иномарки, среди которых не было ни одной машины "Land Rover" , уже не помещались вдоль здания и стали парковаться через улицу с моей стороны, откровенно мешая моему наблюдению, и я решил немедленно перейти дорогу поближе ко входу.
Но стоять у входа и крутить головой было рискованно и опасно, потому что все гости стекались сюда, и я мог открыто засветиться. Надвинув козырёк бейсболки на глаза, опустив лицо к своей фотокамере, будто наблюдаю за счётчиком плёнки, я влился в общую массу, вошёл вовнутрь здания и тут же попал в перекрёстный сквозняк обрывочных фраз, говорили кто о чём. О японских красках на тигровом жире. О стиральной машине, безжалостно рвущей в клочья дорогое бельё. Об открытии международной выставки автомобилей будущего. О гадкой сиамской кошке, которая писает в тапки приходящих гостей. Об уникальной галерее художника-дельфина в Севастополе. О любимой певице Путина, которая родила два часа тому назад, но: по-моему: не от Путина, я толком не расслышал.
Охранный пост был серьёзным и внушительным. Один из четырёх стражей порядка внимательно изучил мою аккредитацию, заглянул под козырёк бейсболки, вернул мне документ и пропустив дальше.
Ожидая свою очередь в гардероб, я зорко оглядел просторное фойе — отца с Ольгой здесь вроде бы не наблюдалось.
Как только я получил гардеробный номерок, ко мне быстро скользнул молодой стюард и предложил шампанское на подносе. Я молча отказался коротким движением руки и поспешил по ступенькам, ведущим в какое-то помещение.
Это был огромный и ярко освещённый мраморный зал с длинными столами, покрытыми ослепительно белыми скатертями. На столах красовалась щедрая "поляна" бутылок, закусок, всевозможной горячей еды, фруктов, овощей, фужеров, рюмок, чашек и пузатых самоваров.
В конце зала виднелась широко распахнутая большая резная дверь, ведущая в смежное и самое главное помещение, откуда бросались в глаза очертания картин.
Мраморный банкетный зал имел четыре высоких и витых колонны, которые стояли в каждом углу и достигали потолка, украшенного весёлой мозаикой, к одной из таких колонн я очень удачно пристроился сбоку и как бы спрятался, но при этом хорошо видел и вход, и длинные столы, и открытую дверью картинной выставки.
"Мои коллеги фотографы" , которых здесь наблюдалось с огромным избытком, работали иначе: ходили смело по залу, трещали затворами и блистали вспышками ламп, у них — другая цель.
Я же не спешил, ждал, немного волновался, но был весь внимание.
Тысячи жадных губ — мужских и женских — полоскались в бокалах шампанского, рюмках водки, коньяка, виски и вина. Миллионы зубов молотили салаты, терзали куриные ножки, телячьи грудки и прочее, прочее.
Народ прибывал и прямым ходом окружал желанные столы.
В этом океане беспредельного питья и еды я никак не мог отыскать два нужных мне объекта: отца и Ольгу. Неужели ошибся?
И вдруг — чёрт возьми, наконец-то — со стороны картинной выставки вальяжно вошёл в мраморный зал мой отец с бокалом шампанского, на нём аккуратно сидел чёрный кожаный костюм, пиджак был расстёгнут, и под ним ярко горела жёлтая рубаха. По правую руку отца семенил толстый, лысый мужчина и курил сигару, по левую — размеренно шла худая и стройная женщина очень похожая на Ирину Хакамаду. Отец увлечённо о чём-то рассказывал, бурно жестикулировал, и через край бокала плескалось шампанское.
Ольги с ним не было.
Я вскинул фотоаппарат и вспомнил инструкцию: навёл на резкость и щёлкнул затвором, длиннофокусный объектив позволял снимать достаточно крупно, не смотря на то, что человек находился достаточно далеко.
Все трое неспешно подошли к столу, лысый толстяк взял бокал шампанского, сунул в руку "Хакамаде" , поднял свой, и они чокнулись.
Моя фотокамера снова примостилась к зоркому глазу, и снова щёлкнул затвором.
Увы, Хакамада оказалась ненастоящей, я точно разглядел, это был двойник.
И вдруг — чёрт возьми, наконец-то — по залу в сторону отца и его друзей шла: не шла, а порхала: не порхала, а струилась лёгким ветерком в голубом щёлковом платье моя Оленька — свеженькая, чистенькая, похожая на очаровательную живую куколку.
"ОПАНА!" — громко пропела моя душа. — "ВОТ ОНО! СЛУЧИЛОСЬ! ВСЕ В СБОРЕ!" , — я резко поднял фотоаппарат и был наготове, ожидая интересного, разоблачительного кадра.
Подлетев к отцу, Ольга запросто положила руку на его плечо, а лысый толстяк услужливо протянул ей бокал шампанского.
Я быстро щёлкнул затвором.
Секунда — и отец нежно поправил Ольгины волосы, упавшие на лоб, а потом что-то очень лестное сказал в её адрес.
Я в диком ужасе дрогнул всем телом, но сдержался и снова щёлкнул.
Дальше — хуже: для меня, для компромата — идеально.
Продолжая явно хвалить Ольгу, отчего та игриво смущалась, отец взял и надолго присосался к её в щёке.
Я вовремя успел, и кадр был сделан.
Утончённая "Хакамада" дружелюбно улыбнулась Ольге, о чём-то спросила, та охотно ответила и мягко положила ладошку на грудь отца, он засмеялся и тепло прикрыл Ольгину руку своей широкой "граблей".
Я тут же снял эту милую сценку.
Довольный отец смеялся, а Ольга протянула к нему губки хоботом слоника, ожидая прикосновения его губищ. Какой кошмар!
Но я снимал и снимал, компромат набирался довольно успешно.
К весёлой компании теперь подошёл мужчина очень похожий на Владимира Жириновского, пожал руку отцу, поцеловал дамам пальчики, подхватил лысого дядьку под локоть и повёл его в картинный зал.
Поскольку я всё время смотрел в объектив, то сразу заметил — Жириновский был тоже ненастоящий, а двойник.
Отец с Ольгой повернулись спинами, и лиц не стало видно, он привычным жестом крепко обнял её за талию, притянув к своему бедру, и они вышли из кадра.
Я щёлкнул затвором, а мои зубы скрипнули до боли.
Народ резко бросил трапезу, хлынул за "Жириновским" и лысым дядькой, отец с Ольгой на время потерялись.
Мраморный зал пустел, и я последовал за всеми, стараясь прятаться за спины и пробираясь то вправо, то влево в поисках своих "подопечных" , а передо мной невольно стали открываться живописные "шедевры" Михаила Саенко.
Это были двухметровые картины, исполненные маслом и обрамлённые резными полированными рамами. На них блистали в полный рост и в полной наготе известные политики, певцы, актёры, телеведущие и спортсмены: "Ирина Хакамада" , "Владимир Жириновский" , "Филипп Киркоров" , "Ирина Салтыкова" , "Максим Галкин" , "Екатерина Андреева" , "Светлана Хоркина" , "Виталий Кличко". Глаза разбегались. Часть персонажей огромных полотен откровенно стеснялись и прикрывали свои потаённые прелести то руками, то лёгкими платочками, то осенними пожелтевшими листьями, то круглыми блюдцами, то фужерами или чашками. Другая часть была полным бесстрашием в своём обнажённом обличии.
Толстый и лысый дядька с сигарой в зубах должно быть оказался самим Михаилом Саенко, потому что каждый второй пожимал ему руку и говорил что-то хвалебное и приятное.
Я повернулся в сторону и снова увидел отца с Ольгой, они стояли у картины, изображавшей "Ирину Хакамаду".
Я вскинул фотоаппарат и был наготове, плечи и головы посетителей иногда скрывали от меня то его, то её, и приходилось ловить удачный момент.
Глядя на картину, отец наклонился к Ольгиному уху и что-то прошептал.
Я щёлкнул затвором и притаился.
Закончив шептать, он мягко поцеловал Ольгу в мочку уха.
Я тут же щёлкнул.
Ольга повернулась к нему и с улыбкой показала кончик язычка, она играла и веселилась — сучья змейка! Отец оскалился грозным зверем и хотел тяпнуть за этот кончик — игривый сучок!
Затвор фотоаппарата снова щёлкнул.
Теперь их руки схватились сзади "любовным замочком" , а пальцы крепко сплелись.
Затвор не умолкал, щёлкал и щёлкал.
Я заметил, как Ольга замерла, потом резко обернулась назад в мою сторону и сильно забеспокоилась.
К великому счастью спина "Виталия Кличко" случайно, но вовремя закрыла меня.
— Мне кажется… где-то здесь… Костик… — испуганно и тихо сказала Ольга.
Отец удивлённо взглянул на неё и пробасил в своей актёрской манере:
*****
— Акстись, душа моя! Да не услышит ВСЕВЫШНИЙ твоих наивных слов! Костик намертво присох к своему компьютеру, откуда здесь быть ему?!
— Оттуда — вон из тех папарацци… Я, кажется, сейчас видела его с фотиком, а не с компьютером…
— С каким "фотиком"? Он этот "фотик" ни разу в руках не держал! Ты перепутала! Тебе почудилось, душа моя!
— Может… и почудилось… может быть…
— Успокойся и займись мной, мне это так сейчас необходимо!
— Я, по-моему, только тобой и занимаюсь, — улыбнулась Ольга, — и все вокруг прекрасно это видят.
— Вот-вот, — подхватил отец и чмокнул её в носик, — чтобы все вокруг видели! Так и надо! Очень хорошо! Но будет лучше, если станут видеть как можно чаще! Пойдём-ка взглянем на королевские прелести Ирины Салтыковой!
— Уж нет, пойдем-ка взглянем на королевские прелести Филиппа Киркорова! . .
Я сидел за столом в гостиничном номере и пил четвёртую бутылку пива, опрокидывая горло "Балтики" в стеклянную кружку, а передо мной в тарелке лежали куски распотрошенной воблы. Пил, закусывал и мрачно смотрел в окно на городской Петербургский пейзаж, медленно темнеющий.
В дверь негромко постучали.
— Да-да!
Женщина-посыльная — служитель гостиницы — вошла и сказала:
— Ваш заказ: фотографии и билет на САПСАН!
— Во сколько САПСАН?
— Через два часа, в 17: 30!
— Прекрасно, спасибо, — я встал, взял большой бумажный пакет и билет на поезд.
— Ещё пива, воблы? — спросила женщина.
— Пива бутылки две.