— Сейчас будет! — и она вышла из номера.
Я быстро сдвинул в сторону пивную кружку, тарелку с воблой, пустые бутылки, нетерпеливо достал из пакета кипу фотографий среднего размера и стал раскладывать на столе.
Фотографии убили меня, я увидел в них страшную правду моего дурацкого положения. Я никогда не думал, что существует такая огромнейшая разница между тем, КАК снимаешь, глядя в окошко фотоаппарата, и тем, ЧТО получается в результате. Получилась реальная бомба, которая взорвала мои нервы.
Вот отец целует Ольгу в щёку.
А вот он нежно поправляет прядь её волос.
А тут рука Ольги смело лежит на плече отца, она с явной любовью в глазах смотрит на него.
А здесь Ольга тянет к нему губы хоботом слоника.
А вот — "Хакамада" , она довольная что-то говорит отцу, а тот прижимает к своей груди Ольгину ладонь.
Здесь они сняты сзади, отец обнимает Ольгу за талию, они вплотную друг к другу.
А здесь отец скалится зверем и хочет укусить Ольгу за кончик языка.
Толстый и лысый дядька тычет сигарой в отца, а тот пальцем тычет на Ольгу, она схватила отцовский палец и хохочет.
А вот отец с Ольгой на фоне картины, он шепчет ей на ухо.
А здесь — целует Ольгу в мочку уха.
А тут она вовсю раздула щёки и дурачится, он жмёт их пальцами и смеётся.
Они снова стоят, отвернувшись спинами, их ладони скрепились "любовным замочком".
А здесь отец целует Ольгу в нос.
А вот, наконец, улица — около здания "Дома Бажанова" , отец на руках переносит Ольгу через лужу к своей машине "Land Rover" , она держит огромный букет цветов, а другой рукой обнимает его за шею и нежно прикасается своей щекой к его щеке.
В кармане неожиданно заиграл мобильник, я достал его и увидел, что звонит: Ольга.
— Привет! — бодро ответил я, будто ничего не случилось, а сердце заколотилось и застонало.
— Костик, привет! — раздался радостный голос — Как ты там без меня?!
— Скучаю! Ты-то как, гимнасточка моя?! Кувыркаешься?!
— Ой, кувыркаюсь, не говори! Тренировка за тренировкой, репетиция за репетицией! Устала до чёртиков!
— Да-а, твой тренер видать замучил тебя, гоняет и в хвост, и в гриву!
— Это точно, Костик: гоняет и в хвост, и в гриву!
Я слушал, отвечал, а сам глядел на мерзкие фотографии, где она целовалась и обнималась со своим "тренером".
— Ты хоть к великой русской Волге ходила?!
— Только сейчас оттуда, нам дали полчаса перерыва, и мы с девчонками были! Такая прелесть эта русская Волга: широка, глубока, стройна!
В дверь номера снова постучали, и вошла женщина-посыльная с двумя бутылками пива.
Я заспешил к ней, взял пиво и благодарно кивнул, женщина тут же скрылась за дверью.
— У тебя гости?! Я слышу, кто-то пришёл! — озорно и весело сказал Ольгин голос. — Я ревную!
— Да нет, у нас совещание в редакции!
— А-а-а, ты как всегда погряз в работе!
— Ну да, как и ты: только ты кувыркаешься: со своим "тренером" , а я нет!
— Что-что?! — не поняла она.
— Да ничего! Говорю, что долго беседовать не могу! Когда приедешь?!
— Через дня четыре! Я позвоню!
— Ладно! Звони!
— Всё, Костик, меня в зал зовут! Люблю, целую! А ты?!
Сказать "люблю, целую" я не смог, а просто дал резкий отбой и заорал на мобильник:
— Тебя не в зал зовут, а в постель, сучка!
Меня всего колотило, я закрыл глаза и пытался успокоиться, но ничего не получалось, тогда я потянулся к пивной кружке, взял её, хотел поднести к губам, но рука дрогнула, и пиво плеснулось на одну из фотографий.
Я так обозлился на кружку, что в затылке до страшной боли что-то застучало с грохотом молота и наковальни, а рука размахнулась, и кружка с невероятной силой была брошена в угол комнаты.
Она ударилась о толстый плинтус и глухо раскололась.
От яростного безумия я вдруг совершенно перестал себя помнить, цапнул со стола пустую бутылку и швырнул в сторону шкафа.
Бутылка угодила в его ребро и разбилась.
Нечеловеческий гортанный хрип вылетел из груди, и вот уже вторая бутылка шмякнулась в металлическую дверную ручку.
А третья попала в большое зеркало, висевшее на стене, и густой шумный водопад стекла хлынул на пол.
Дверь наотмашь распахнулась, и ко мне ворвались дежурная по этажу и женщина-посыльная.
— Ой! Ой! Ой! — заголосили они, схватились за головы и помчались назад.
Четвёртая бутылка пива — полная и закрытая — скользнула из моей руки мощной тяжёлой гранатой, полетела точно в дальний стул и с треском расщепила его спинку.
Два здоровых парня-охранника метровыми прыжками влетели в номер, а за ними — моя посыльная, истошно крича:
— Такой был тихий, спокойный, пиво сосал, и на тебе!!!
Я хотел схватить очередную бутылку, но неслабым ударом в лицо был повален на кровать, зато успел при этом вдарить ногой прямо ниже живота одному из парней…
САПСАН мчался с дикой скоростью. Я сидел у окна с большим фингалом под глазом, утопал в кресле и устало смотрел в кромешную темноту, где мелькали огни дорожных столбов и светофоров.
Фингал очень дёргал, и я прикасался к нему пальцем, а глаза всё равно слипались, и ужасно клонило ко сну. Я задремал, и мне сразу почудилось, что стремительно падаю в глубокую тёмную пропасть, где беспорядочно сновали маленькие огоньки. Мне почудилось, что могу неминуемо разбиться, но конца полёта и смертельного столкновения с землёй я никак не мог ощутить, всё падал и падал, а в ушах звенели вопросы:
— Как?
— Почему?
— За что?
— Когда?
Секунда-вторая, и пропасть резко перевернулась, изменив направление моего полёта, и стала горизонтальной длинной дорогой с рельсами, по которой летел уже не я, а сверхскоростной поезд САПСАН.
Он гудел, визжал, свистел, но те двое — застрявшие на рельсах — замерли и не двигались.
Это был отец с Ольгой.
САПСАН приближался, и столкновение казалось неизбежным.
И вдруг стало ясно видно, что отец и Ольга совсем не настоящие, а очень здорово нарисованные на больших листах ватмана.
Безжалостный поезд прогудел в последний раз и разорвал листы ватмана, растерзал на клочья…
Я нажал пальцем чёрную кнопку звонка под номером квартиры 140, немного подержал и убрал руку.
С той стороны зашаркали тапки, мигнуло круглое окошко смотрового глазка, потом щёлкнул замок, и дверь открыла Наталья — Ольгина сестра. На ней висел длинный красный халат чужого размера, который был слабо завязан поясом. Она держала в руке большую расчёску, неспешно бороздила мокрые чёрные волосы, и гладко прилизанная голова удивительно походила на круглый мяч. На смуглом некрасивом лице не было ни грамма краски, и от горячей воды оно как бы припухло и стало ещё безобразней.
— Привет, — сказала Наталья и вовсе не удивилась моему приходу, удивилась другому. — Ого! Ты откуда такой? — и показала пальцем на мой синяк.
— С поезда… только что… — ответил я очень холодно.
Она неприятно улыбнулась, потому что некрасивые лица всегда рождают подобные улыбки, и спросила:
— Интересно, на каком маршруте раздают такие классные синяки?
— Москва-Петербург и обратно…
Я вдруг заметил, как она странно дёрнулась, а глаза-бусинки сощурились.
— Войти-то можно?
— Входи, — она шагнула в сторону, но совсем немного, почти оставшись на месте, словно в этом была какая-то игривая задумка.
Я пролез в прихожую и конечно задел Наталью — её задумка удалась, она цапнула меня за куртку, чтобы не упасть, и хитро усмехнулась.
— Тамара Петровна спит? . . — спросил я и рванул куртку из её пальцев.
— Мамы нет, она до утра в гостях, — с той же улыбкой ответила Наталья, убрала гребень в карман, облокотилась к стене и показала из-под халата смуглую ножку.
— Жаль… что в гостях…
— У тебя что-то важное?
— Вобщем… да…
— Скажи, передам.
Я внимательно посмотрел на неё:
— А знаешь, наверное, хорошо, что мама в гостях…
— Ты какой-то странный, Костик, и говоришь загадками, и синяк под глазом, а серьёзно — откуда он?
— Упал…
— На что? На большой кулак?
— На грабли наступил, а потом на них же упал, причём на свои собственные: Слушай, ты мне ничего более толкового не хочешь сказать?!
— Ты о чём? — её брови вздёрнулись, но прежнее спокойствие было удивительным.
— А ты сама подумай "о чём"!
— Не пойму тебя. Может горячего чайку с дороги? Или чего покрепче? Я действительно не знаю что предложить "толкового" в двенадцатом часу ночи. Тёплую постель? — Наталья была непроницаема, её спокойствие даже нельзя было назвать "спокойствием" , это был абсолютный штиль.